Пришла из магазина Валя. Пора прощаться.
Юрий целует дочурок. Крепко обнимает жену. Она не скрывает своего волнения.
— После запуска, когда будет можно, дай телеграмму…
Юрий улыбнулся.
— Все будет хорошо, Валюша. Об этом ты узнаешь и без телеграммы.
За окном слышен сигнал машины.
Он поцеловал жену и шагнул к двери. В дверях остановился. Валя приподняла фуражку и ласково провела ладонью по его высокому лбу.
— Все будет хорошо, Юрок, ведь верно? Ты мне обещаешь?
…Перед отъездом на запуск у них состоялось партийное собрание.
Юрий не рассчитывал, что пальма первенства будет принадлежать именно ему. Пусть будет так, как будет! Если скажут: Гагарин! — он готов и согласен.
Он готов, хотя отлично знает, что первый полет — это все же опасное уравнение со многими неизвестными. Вместо этих неизвестных первый космонавт должен будет дать науке точные цифры и факты. Но Юрий не думал о собственной жизни — здесь он всецело полагался на технику, которую Родина им доверила. И если уж придется — будьте спокойны! — старший лейтенант Гагарин не подкачает. Он сделает все, чтобы отлично выполнить полет и всю программу. Он чувствует себя готовым.
Примерно об этом и говорил Юрий на партийном собрании.
В протоколе помечено кратко:
«Гагарин. Гордится, что попал в число первых космонавтов. Заверяет партию, что достойно выполнит ответственное правительственное задание. Присоединяется к коллективам НИИ, КБ и заводов, посвятивших полет XXII съезду КПСС».
За этими скупыми строчками — большое человеческое волнение, огромная гордость за партию и народ, сделавших возможным первый рейс в космос, глубокое уважение к людям, давшим в руки пилота невиданную технику, присяга на верность тому делу, которому он себя посвятил.
В тот же день поздно вечером он приехал с товарищами на Красную площадь попрощаться с Москвой. Юрий медленно шел вдоль торжественно молчаливой Кремлевской стены. Он шел к Мавзолею, и синие ели встречали его шелестом ветвей. Мимо проходили люди. Они тоже казались немного взволнованными и молчаливыми. Никто из них не знал, в какой рейс отправляет его страна. Он должен был в себе носить и сомнения, и гордость, и надежду.
Гагарин всматривается в тоненькую рябину, выросшую у самой стены. Взгляд его падает на черные доски с именами лучших людей страны, революционеров.
У Мавзолея сменяется караул. Четко вышагивают солдаты. Юрий долго стоит у Мавзолея. Вспоминает Маяковского.
Сейчас Юре тяжело расставаться с Москвой, хотя он твердо верит в успех. И все же он не знает, будет ли когда-нибудь вот так же, как в эти минуты, стоять перед Мавзолеем.
А ему так хочется хотя бы еще раз прийти сюда! Юра вновь вспоминает стихи. Это симоновские строки.
Стихи помогают ему одолеть грусть. Он непременно снова прилетит сюда. Непременно! И тогда вновь вспомнит эти стихи.
Над Красной площадью в сумрачном холодном воздухе разносится перезвон курантов. Величественный, спокойный, бодрящий.
Юрий берет под козырек и, повернувшись, решительно идет к автобусу.
В тот день он узнал о примерной дате запуска.
11
…Ночью выпал снег. Снежные наметы газовой шалью легли на черный асфальт шоссе. Замерли в трепетном ожидании тепла призрачные перелески. Сосны, припорошенные инеем, величаво глядели в синее небо, тронутое отсветом зари. Лес безмолвно звенел мелодией весны, близкой и неотвратимой. Угрюмые краски зимы затаились в синем ельнике, то и дело выбегавшем прямо к загородному шоссе. Зато длинноволосые прозрачные березы уже таили в себе весну. Казалось, набухли соком их стволы, розовые от солнца. Русская природа, словно на прощанье, парадом развернула перед Юрием и его друзьями свои сокровенные краски, свои неповторимые в утреннем весеннем свете пейзажи, свои леса и пригорки, молчаливые, задумчиво-нежные, снежно-чистые… Вереница машин спешит по шоссе.