Алан Шепард, второй из трех отобранных кандидатов на первый полет в США человека в космос, сообщил по телефону с мыса Канаверал (штат Флорида): «В течение двух лет мы ведем конкретные работы по проекту «Меркурий» темпами, которые считаем достаточными. Мы будем и дальше действовать таким образом. Я лично испытываю глубокое чувство разочарования».
Третий член этой команды — подполковник Джон Гленн сообщил по телефону с мыса Канаверал: «Русские одержали большую победу. Я, естественно, разочарован, что не мы совершили первый полет, открывший новую эру».
«Скоро вечерней или утренней звездой Соединенных Штатов будет красная звезда, сделанная в Москве», — с огорчением писала газета «Нью-Йорк таймс» после запуска первого искусственного спутника Земли.
События показывают, что это время приближается. Президент США Кеннеди шлет телеграмму в Москву:
«Народ Соединенных Штатов разделяет удовлетворение народа Советского Союза в связи с благополучным полетом астронавта, представляющим собой первое проникновение человека в космос. Мы поздравляем вас, советских ученых и инженеров, сделавших это достижение возможным. Я выражаю искреннее пожелание, чтобы в дальнейшем стремлении к познанию космоса наши страны могли работать вместе и добиться величайшего блага для человечества».
3
В то время когда ротационные машины типографий всего мира выбрасывали пахнущие краской триумфальные полосы специальных выпусков, в городе на Волге было раннее утро.
Вероятно, миллионы людей уже не спали в это утро, 14 апреля. Всех волновало, как он себя чувствует, человек, побывавший в неведомом космосе. Москвичи уже с трепетом, с еле сдерживаемым нетерпением ожидали часа, когда этот отважный, полюбившийся по портретам парень прилетит в столицу. А столица готовилась. Украшенная еще накануне флагами, плакатами, кумачовыми транспарантами, она клокотала взволнованным половодьем голосов, музыки; толповорот вскипал на перекрестках. Автобусы и такси спешили в сторону Ленинского проспекта — во Внуково.
…Юрий проснулся рано. Выглянул в окошко. С удивлением увидел, что ночью выпал снежок и синий утренний лес, сумеречный и прозрачный, стал вновь по-зимнему серебристым. За лесом вставало желтое солнце.
«Ну вот, сегодня и Москва, — подумал он. — Домашние небось поплакали… Как мама, интересно? Может, и не знает там, в Гжатске?» Его размышления прервал голос внизу у подъезда. «Наверное, корреспонденты», — решил он и стал собираться.
…Перед отъездом на аэродром он вышел на широкий косогор, покрытый редким лесом и мелким кустарником. С обрыва открывалась величавая панорама Волги, набухшей перед разливом, вот-вот готовой взломать и сбросить рыхлый ледяной панцирь. Пахло свежестью, водой, жухлыми листьями, тем бодрящим и опьяняющим запахом обновления, который был памятен еще с детства. Тогда он сулил шуршанье ледохода, журчанье вешних ручьев, раннее купание на Орешне. Теперь волнующее предвестие весны тоже обещало перемены.
Хотелось долго стоять тут одному на просторном заснеженном обрыве, где последний робкий снежок уже был пропорот прошлогодней жесткой травой, где угадывались на буграх проталины, где дышалось так легко и спокойно. Юрий глубоко втянул воздух, прохладный и чистый, как вода степных озер на той луговой стороне. Ясность, свежесть, которую он всегда ощущал по утрам, разлилась по всему его существу, словно и не было 108 минут, позавчера проведенных в космосе, который уже не казался таким загадочным. Родная земля была еще непостижимее и прекраснее в своей постоянной новизне, в своем утреннем спокойном величии, в своей русской широте и скромной, сдержанной нежности. Юрий улыбнулся, потому что поймал себя на мысли, что вновь контролирует свои чувства, словно в полете.
«Хорошо, черт побери! Однако пора. Ждут», — подумал он и зашагал к машине. Он и не заметил, залюбовавшись рекой, как кто-то из корреспондентов, стоявших неподалеку, сфотографировал его.
…Экипаж ИЛ-18 преподнес ему скромный подарок — модель самолета, на котором он полетит в Москву. Юрий был тронут. Усаживаясь в кресло, он с улыбкой посмотрел на вспыхнувший транспарант: «Не курить. Пристегнуть привязные ремни!», но покорно выполнил просьбу: порядок есть порядок!
— Наш рейс будет проходить на высоте 7 тысяч метров. Наша скорость — 650 километров в час, — говорит бортпроводница и, не в силах выдержать привычного тона, широко улыбается. Возможно, она вспоминает, на какой высоте и с какой скоростью летал «Восток», к командиру которого она сейчас и обращается в первую очередь. И Юрий улыбается, сдержанно, чуть-чуть, только уголками губ. Он тоже невольно сравнивает.