Неожиданно входная дверь отворилась настежь, дохнуло весенней свежестью. На пороге стояла Зоя, простоволосая, бледная.
— Что же радио у вас выключено?! Про Юрку же передают!!!
У Анны Тимофеевны сердце упало: «Разбился… Двое детей». Она побледнела.
— Вы что, мама? Юрка жив. Он в космосе!
Не слушая того, о чем еще говорила Зоя, мать начала поспешно собираться. Накинула новую стеганку, сунула в карман десять рублей и на улицу. Она и сама не заметила, как по грязной ухабистой дороге пробежала длинный путь от дома до вокзала.
Ближайший поезд отходил через несколько минут. Анна Тимофеевна взяла билет за два девяносто и, не дождавшись сдачи, кинулась к вагону. Кто-то догнал ее, сунул деньги. Она бежала, не разбирая дороги, раздвигала людей с непостижимой настойчивостью, не видя ничего, кроме зияющей двери, которая вот-вот может захлопнуться перед самым ее лицом. Необъяснимая сила несла ее вперед, и она не чувствовала ни одышки, ни усталости. «Только бы успеть! Надо к Вале. Валя все знает!» — эти мысли бились в ее сознании, когда она бежала по перрону.
Едва она оказалась в вагоне и присела на скамейку, поезд тронулся.
Казалось, сознание вот-вот оставит ее. Она забилась в угол и сидела молча, как тревожная, нахохленная птица. Странное, напряженное оцепенение владело всем ее существом. Из этого оцепенения ее вывела хриплая музыка, донесшаяся из дальнего конца вагона. А потом голос… Знакомый голос диктора:
«Пилот-космонавт майор Гагарин, находясь над Южной Америкой, передал: «Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо…»
Разгладились сосредоточенные морщины ее лица, надеждой затеплились глаза. Но почему майор? Может, это не он? Не напутала ли Зойка? А в вагоне все снова притихли: радио повторяло сообщение. И только вместе с музыкой заклокотали, загудели людские голоса.
То нитка сомнений становилась тоньше и тоньше, то опять накручивалась, словно шерсть в прялке. Про Юрку, и такие торжественные, праздничные слова?! И эта музыка… Почему это про него должно быть? Верно, ошиблась Зойка! Подняла зряшный шум! Взбаламутила. Ну подожди! Ужо приеду назад, я тебе задам жару. Чуть жизни не лишилась…»
А поезд стучал и стучал колесами, изгибаясь и вытягиваясь в окне, как зеленая гусеница. Поезд нес ее туда, где придет ясность. За хмурыми облаками в окне начало просвечивать солнце. Казалось, поезд побежал веселее, словно его подгоняла эта общая, неудержимая радость. «А вдруг верно, наш Юрка? Что же тогда? Как непривычно и странно все это…»
Еще три раза передавали о том, как идет и завершается полет.
И вот — разбиты, стерты все сомнения — короткая биография. Его, Юркина, биография!! Вот он, оказывается, какими делами был так занят в последнее время! Вот он к чему готовился! Мать с жадностью вслушивалась в слова, в которых изложена была его жизнь, такая короткая и такая родная. Потом она поняла, что сказано было все, и все сказанное было самым главным. «И про Валю написали, и про дочек… И их с отцом не забыли. Молодцы, кто писал… Отец, поди, ничего и не ведает…» Как ей захотелось сейчас, чтобы и он, и все эти люди узнали о ее материнской радости. Она долго сдерживала себя, но, переполненная необъяснимыми чувствами, которые еще никогда не были ей знакомы, она вымолвила, скорее, просто машинально шевельнула губами:
— Значит, мой сы́нка!
Соседи услышали ее слова. Какой-то парень крикнул на весь вагон:
— Здесь едет мать Гагарина!
Кто-то предложил стоп-краном остановить поезд, качать ее.
Она утихомиривала их, как могла. Люди, обступившие ее, смотрели на нее с таким затаенным восторгом и с таким недоверием, что она, почувствовав на себе их взгляды, снова стала рассудительной и спокойной.
— А зачем это — останавливать? Людям ехать надо. К чему глупости делать?
— Какой он?
— Да вы же слушали — парень как парень. Послушный, уважительный.
Она так резко отвечала на вопросы, что окружающие вскоре поняли, что эта женщина сейчас сама не своя, и оставили ее в покое. А глаза матери уже светились радостным и счастливым светом, спокойным светом мудрой доброты и гордости. И только мысль о Вале нагоняла тень на ее лицо. О Вале и внучках она теперь думала больше, чем о сыне: сын прилетел. Ушибов не имеет. Значит, хорошо прилетел! Чего же тут волноваться?..
Анна Тимофеевна вспомнила, как однажды Юрий приезжал в отпуск. Дело было летом, и новенький китель сверкал надраенными пуговицами. Китель сидел на нем очень ладно, сшит был, как говорят, с иголочки. Юрий гулял на улице, когда услышал о том, что в Карнино, деревне, расположенной в 3 километрах от Гжатска, вспыхнул пожар. Вместе со всеми он кинулся туда. Убежал, даже не скинув нового кителя и не предупредив мать.