— И не подлизывайся! Сам все решил, сам и поезжай! — Но в словах ее уже почти не чувствовалось обиды. Он знал: это она просто так, для острастки.
Юрий решил смягчить удар:
— В общем я на разведочку съезжу и моментально обо всем напишу. И ты тут же ко мне приедешь. Решили?
Конечно, они все решили. И все же ему было неимоверно трудно оставлять то, что совсем недавно он приобрел, — семейное счастье, родного человека. И он знал: Вале, которая практически никуда не уезжала из дому, еще труднее. Но ведь его могли действительно послать куда угодно. Все равно пришлось бы расставаться.
Чтобы как-то перевести разговор на другую тему, Юрий сказал:
— А теперь давай потолкуем насчет Гжатска. Надо бы съездить к старикам, а то обидятся. Скажут: женились — не объявились. Это будет у нас вроде свадебного путешествия.
5
…Вторые сутки шел поезд, все глубже врезаясь в полярную ночь, которую лишь изредка прокалывали золотые звезды дальних огней. За окнами, по углам затянутыми прозрачным переплетением морозного узора, бежали тощие островерхие ели, припорошенные инеем, и сосны, свесившие пушистые ветви к первым сугробам. Порою полосы света, отброшенного вагонными окнами, озаряли низкие изгороди, дома стрелочников и полосатые столбы у переездов, и снова все пропадало в густой темноте. Иногда в длинных желтых отблесках, бегущих по снегам, стелились космы дыма, а чаще — все закрывала ранняя серебристая метель. И только призрачные столбы с провисшими телеграфными проводами были неизменны, как полярная ночь…
Гагарин стоял у открытого купе и смотрел в окно. Давно уже он выпил вечерний чай, но спать не хотелось. Валентин Злобин и Юрий Дергунов играли в подкидного — шахматы им надоели, а Юрий думал. Теперь, когда он отоспался за дорогу и делать было абсолютно нечего, мысли о недавних днях всплывали в сознании и превращались в отчетливые картины. Кажется, только-только решали они с Валюшей, как им лучше ехать в Гжатск, какие кому везти подарки, как еще раз отпраздновать свадьбу… И вот уже позади и Гжатск, и свадьба, и Москва…
Юрий хорошо помнит, как он водил Валю по столице. И осенний большой город впервые открывался ей во всем своем величии и неповторимом своеобразии. Они поехали на Красную площадь, прошлись по улице Горького, погуляли на Пушкинской площади, дошли по бульвару до Арбата, покатались на метро. Валю все удивляло, и она не могла скрыть от Юрия своего восхищения. Временами она шарахалась от потока автомобилей, и Юрий, который чувствовал себя бывалым москвичом, крепко придерживал ее за локоть. Они пообедали в полупустом кафе «Отдых» и снова пошли гулять по городу.
И улицы, и магазины, и бульвары столицы — все было необычным для Вали. Она очень устала и была немного грустная и какая-то взъерошенная, словно испуганный котенок, попавший в большой лес. Грусть ее была понятна: в сумочке уже лежал обратный билет в Оренбург. Раньше дома она не могла себе представить тех огромных расстояний, какие будут их разделять. И вот поезд несколько суток бежал через дни и ночи только до Москвы, а затем еще много-много сотен километров Юра, ее Юрок, будет ехать один куда-то на этот немыслимо дальний Север! Теперь Валя сама увидела, как это далеко и по-настоящему глубоко ощущала горечь приближающейся разлуки. Юрий чувствовал это и старался, как мог, отвлечь ее от печальных дум. Временами это удавалось, но потом грусть опять брала свое.
Валин поезд уходил вечером, и весь день они были вдвоем. Два человека в огромном городе, в котором, видимо, никому не было дела до их разлук и печалей.
Над ними было молочно-мглистое, отдающее голубизной небо. И воздух, пронизанный неярким осенним светом, казался огромным прозрачным кристаллом, в который вплавлен город.
Мягко светило холодное солнце, озаряя просторные чистые улицы, старые липы с круглыми, полуголыми кронами, одетыми в золото, и еще зеленеющие тополя.
Очень редко едва заметный ветер с шелестом перевертывал в аллеях скверов сухие, хрустящие листья. Осень невольно действовала на обоих бодряще и как-то освежающе, но она же предвещала обоим наступление зимы — близкий холод.
Потом там, на Казанском вокзале, Валя куталась в свое легкое пальтишко, когда Юрий поехал ее проводить. Они говорили какие-то ничего не значащие слова — все уже давно было высказано прямо и ясно. Оба они не сомневались друг в друге, оба верили, что скоро будут вместе, оба знали, что в общем-то все будет хорошо. И все-таки, когда он за несколько минут до отхода ее поезда в неловком молчании сидел у нее в купе, Валя не выдержала и всплакнула. Юрий очень не любил, когда жена плачет: в эти минуты он испытывал к ней чувство жалости. Валя сразу становилась какой-то беспомощной и беззащитной. Как мог, он пожалел ее и успокоил. Ему тоже было как-то не по себе, и он даже готов был почувствовать себя немного виноватым за те огорчения, которые ей доставил. А она его ни разу ни в чем не упрекнула!..