Когда Валя начала его расспрашивать, он ответил, что ездил принимать новые турбины…
И вновь потянулись привычные дни службы. Стрельбы, полеты, занятия, дежурства. Когда появлялась свободная минута, Юрий вспоминал обещание симпатичного доктора. Вспоминал со смешанным чувством иронии и беспокойства. В конце концов Гагарин решил, что о нем забыли, а может, просто нашли что-нибудь не то в его документах.
И как раз в этот момент в штаб пришла новая бумага. Лейтенанта Гагарина вызывали в Москву. Теперь уже Юрий понял зачем. Он понял и другое: вероятно, все это время подобные комиссии работали в разных концах страны, отбирая и проверяя кандидатов в космонавты. Действительно, сколько личных дел, летных и медицинских карточек нужно было просмотреть, сколько людей пропустить через многочисленные кабинеты и лаборатории, чтобы отобрать лучших. Значит, верно: наступило то время, о котором Юрий думал еще год назад.
В Москве Юрий без труда нашел научный институт, расположенный в особняке, огороженном легким металлическим забором. Здесь, в институте, он получил направление в госпиталь на всестороннее клиническое исследование, которое проводилось еще дольше и еще тщательнее, чем первое. Здесь были и подробные собеседования, и центрифуга — аппарат, похожий на карусель с длинным коромыслом, на конце которого было укреплено кресло, вроде летного. Здесь были и барокамеры, и вибростенды, и многое другое, с чем раньше Юрию ни разу не приходилось встречаться. Юрий волновался: теперь-то ему непременно хотелось остаться в числе космонавтов. Уж очень интересным и заманчивым было то, что он успел узнать, понять и увидеть.
— В общем, с медицинской точки зрения, стратосфера для вас не предел, ребята. Вы будете летать значительно выше, — в конце концов сказал им один из врачей.
Но окончательный отбор еще продолжался. За это время летчики успели немного познакомиться, хотя, впрочем, особенно подробно разговаривать теперь было некогда. Больше обменивались мнениями относительно того, что их еще ждет впереди…
А впереди их ждало совершенно неожиданное. Им сообщили, что их примет главнокомандующий Военно-Воздушными силами СССР Константин Андреевич Вершинин.
Вот тут-то Юрий впервые почувствовал настоящее волнение, впрочем, как и все его новые друзья. Для них, рядовых офицеров, эта встреча была и значительной, и интересной. Но они не знали, как им следует себя вести, как отвечать на вопросы. Они вообще, по существу, еще ничего не знали о том, что их ожидает впереди…
И вот уже автобус остановился на одной из тихих московских улиц, у знакомого им многоэтажного здания с колоннами и большими, светлыми окнами. Лифт медленно ползет вверх. По длинному коридору, устланному ковровыми дорожками, офицеры молча идут вдоль строя одинаковых дверей из полированного желтого дерева и останавливаются у одной, где на черной доске золотыми буквами написано: «Главнокомандующий ВВС К. А. Вершинин». Сопровождающий их офицер открывает дверь, и они попадают в просторную приемную. В приемной — незнакомые офицеры и генералы. Не успел Юрий как следует оглядеться — всех пригласили в кабинет.
Главный маршал авиации, уже немолодой, осанистый седоголовый человек с Золотой звездой, депутатским значком и мощной колодкой орденских планок на кителе, встал из-за письменного стола и пошел им навстречу.
В комнате было много воздуха и света. Яркое солнце ранней весны било через кремовые портьеры, золотыми плитами устилало пол. Солнце придавало кабинету какой-то празднично-нарядный вид. Оно легло живыми бликами на тусклые портретные рамы, ярко расцветило большую географическую карту. Словно сама весна вместе с пилотами вошла в кабинет. Кожаные кресла, такие же стулья и темные панели вдоль стен — все было залито буйным, ликующим светом.
Но Юрий не успел как следует осмотреть кабинет: маршал здоровался за руку с каждым из офицеров и приглашал всех за длинный стол.
— Прошу садиться, товарищи.
Места было много, но присутствующие с трудом разместились в кабинете. Сам Вершинин присел сбоку, словно желая подчеркнуть неофициальный характер встречи.
Когда все стихло, Константин Андреевич начал беседу. Говорил он негромко, по-отечески сердечно. Интересовался главнокомандующий, казалось, самыми незначительными вещами: где, в каких местах служил тот или иной офицер, спрашивал, нет ли среди них товарищей из тех полков, где ему самому доводилось бывать, а когда узнавал, что такие есть, вспоминал командиров частей, толковал о делах житейских, о самых разных вещах, одинаково близких маршалу и лейтенанту.