…Оказывается, не так легко, как думалось многим, было начинать эти регулярные прыжки. Особенно трудно пришлось Валерию. Он плохо спал всю ночь и на аэродром ехал немного пришибленный и злой. Злился он больше всего на себя. Все настроены по-боевому, выглядят спокойными, а он не в силах скрыть волнения…
Но после первого прыжка, когда все окончилось благополучно, настроение у него заметно улучшилось. Суровый инструктор, который едва не вытолкнул его из самолета, после прыжков похвалил Валерия. И это помогло космонавту поверить в себя.
…После каждого прыжка к месту приземления подъезжает военврач и проверяет у пилотов пульс.
Вот приземляется Гагарин. Полный курносый врач спрыгивает с подножки санитарного автомобиля и бросается расстегивать ремни парашютного ранца.
— Очень правильно, доктор, делаете: надо сперва освободить человека, а уж потом браться за пульс. А то бывают некоторые… Ты еще не успел приземлиться, а тебе уже суют в руки динамометр.
Оба они смеются, Гагарин сбрасывает парашют и протягивает врачу руку.
— Вам, конечно, пульс? — Юрий улыбается. — Так. Как вы находите мою пульсовую волну?
— Все в порядке.
— Прыгаем, как учили!
И оба расстаются довольные друг другом. А к приземлившемуся парашютисту уже спешат ребятишки. Их всегда видимо-невидимо на этом полевом аэродроме. Откуда только они здесь берутся?
К Гагарину подбегает запыхавшийся пацан.
— Дяденька, можно я сложу маленький парашют?
— А ты умеешь?
— Так точно! — лихо отвечает карапуз. — Я же на аэродроме живу! У меня отец сверхсрочник.
— А ну, попробуй! — И Гагарин, задорно, по-мальчишески улыбаясь, наблюдает, как мальчуган ловко складывает маленький парашют.
— Молодец, точно по наставлению. Наверное, тоже будешь летчиком?
— Не знаю, таких маленьких в летчики не берут.
— Правильно, надо сперва подрасти. Но ты учись. Ученье — оно, брат, никогда не пропадет.
В это время снова подъезжает врач.
— Юра, садись, подкину!
— Подождите, доктор, может, лучше пройдемся? Посмотрим, как ребята приземляются… И вам полезно пешочком, пешочком…
Гагарин то и дело останавливается.
— Вон Гера приземляется. Хорошо, молодец! — азартно восклицает Юрий и снова идет по полю. Машина медленно едет следом.
— А это, кажется, мой младший брат Боря!.. Черт бы побрал этот ветер? Не затащило бы Борьку в овраг. Прибавим шагу, доктор!
Последним из самолета выпрыгнул инструктор, с которым все уже успели подружиться и которого между собой называли «Батя» — так, как в армии часто зовут строгих, но любимых начальников.
— Между прочим, доктор, у Бати сегодня знаменитый день: это его юбилейный прыжок. Может, качнем его по этому случаю?
— А удобно?
— Ладно, посоветуемся с ребятами. Я думаю — удобно.
Пилоты одобрили идею. Собравшись у полевых столов для укладки парашютов, они терпеливо ждут, пока инструктор погасит бело-голубой щегольской купол, и с разных сторон кольцом начинают наступать на инструктора. Сразу заметно, что тот не в духе: он недоволен своим приземлением. На полметра не дотянул до посадочного креста.
— Идите-ка сюда, голубчики! — грозно говорит он, складывая парашют. — Разберем ваши сегодняшние ошибки. — Тон его не предвещает ничего хорошего.
Молчаливое кольцо летчиков сжимается все уже. Сперва Батя не замечает осады. Он занят парашютом. Вот он недоуменно вскинул глаза. Но уже поздно. Раздается чей-то задорный голос:
— Мы хотим вам напомнить, Николай Константинович, одну цифру. Сами понимаете…
Батя смеется. Десятки дружеских рук подбрасывают его в воздух.
— Хватит, ребятки, хватит! — умоляет он, величественно сложив на груди руки. Он уже не просит, он старается удержать равновесие и терпеливо ждет, когда им надоест. А они качают и качают…
Оказавшись на земле, Константиныч добреет.
— Прыгали вы в общем так себе, на троечку… После ужина поговорим о ваших ошибках. А за внимание спасибо.
Инструктор уходит, недоумевая, откуда все узнали про этот своеобразный юбилей…
По вечерам пилоты часто отправлялись на танцы в Дом офицеров, а Юрий оставался в гостинице. Он перечитывал письма от Вали и коротко сообщал ей о своей жизни. Валя писала регулярно, но понемногу. И вот в ее письмах все чаще стали проскакивать тревожные нотки — отцу очень плохо, мать тоже недомогает. Но в общем тон писем был бодрый, сдержанный, и Юрий не знал тогда, что их постигло большое горе: умер Иван Степанович — отец жены. Валя боялась, что эта печальная весть отразится на его занятиях.