Рано! Баурджин с остервенением передёрнул плечами. Рано хоронить напарника. Пока ещё хоть немного светло, пока есть хоть какая-то надежда… а даже если и нету… Рыть! Рыть! Рыть!
И юноша вновь зарылся в песок. Даже не почувствовал, как кто-то, неслышно подойдя сзади, похлопал его по плечу…
— Хорошо копаешь! Что, клад нашёл?
Баурджин оглянулся:
— Кэзгерул!!! Друг! Так ты не здесь прятался?
— Там, — улыбаясь, махнул рукой Кэзгерул. — Вон, между сопками.
— Но следы твои ведут из пустыни…
— Так я и был там. Тебя искал. Честно сказать — надоело рыть.
Парни обнялись и расхохотались. Даже расплакались — и Дубов с удивлением чувствовал, как текут по щекам слезы. Да, что касается эмоций, навыков, отношения к миру и душевных порывов — тут, безусловно, лидировал парнишка-кочевник, ну а когда приходила пора поразмыслить, подумать, порассуждать — в дело вступал умудрённый опытом ум генерала.
Бродяг-скотокрадов искать больше не стали — те давно ускакали либо, что более верно, сгинули, засыпанные горячим песком. Рассудив таким образом, парни махнули на похищенных баранов рукой и, прибавив ходу, поехали к пастбищу. Следовало поторапливаться — вокруг быстро темнело, и чёрные тени сопок накрыли тропинку так плотно, что не ясно было, куда и ехать.
— Успеем, — осмотревшись, заявил Кэзгерул. — Пастбище-то вон, за той сопкой.
Баурджин улыбнулся — он тоже узнал знакомые места. И даже решил пошутить… ну это уж точно — Дубов!
— Слушай-ка, Кэзгерул, дружище! А давай над нашими посмеёмся.
— Посмеёмся? — Напарник поднял брови. — Признаться, Баурджин, ты меня всё больше удивляешь в последнее время.
Юноша самодовольно хмыкнул:
— Не только тебя.
— Ишь, шутник какой выискался. А что ты предлагаешь? — В тёмно-голубых глазах парня заплясали весёлые искорки.
— А прикинемся разбойниками! Ну, теми, скотокрадами… Подъедем, налетим, напугаем. Скажем, баранов давайте, лошадей, а то самих в рабство угоним, продадим уйгурам! Ух, и повеселимся, а?
— Давай, — азартно кивнул Кэзгерул. — Интересно будет на них поглядеть, на обоих. Хотя… Они ведь нас сразу узнают.
— Не узнают, — подмигнув, заверил Баурджин. — Мы ведь замаскируемся. Да и стемнеет скоро.
Порешив так, дали шенкелей лошадям и понеслись к сопке.
Вот она, юность! Вот он, молодой задор! Ещё недавно, казалось, умирали в тисках горячих песков, и думалось, что если доведётся выбраться, то не скоро ещё оправятся от пережитого. А поди ж ты, только в себя пришли, так давай уже шутки шутить.
— Да им и самим понравится, — кричал на скаку Баурджин. — Вот увидишь, потом по всему кочевью рассказывать будут, как мы их разыграли!
— А ты ори, ори больше, — смеясь, предупредил напарник. — Чтоб услышали!
— Ничего, не услышат, далеконько ещё.
Подскакав к самому пастбищу, парни спешились и, пустив лошадей к табуну, спрятались за оградой овечьего кошта. В синем небе, прямо над головой, лампочками загорались звезды, пахло конским навозом и овечьей шерстью. Вечер был тих и прозрачен, даже не верилось, что ещё совсем недавно здесь бушевала песчаная буря. Впрочем, не здесь, ближе к пустыне. Нет, и тут хрустел под ногами песочек. Тоненьким таким слоем.
— Тсс! — обернувшись, зашипел Баурджин. — Вон они!
У самого шатра горел небольшой костёр — видать, сторожа не поленились полазать по сопкам, насобирать хвороста и теперь вовсю наслаждались приятным вечерним отдыхом. Булькая, кипел подвешенный над костром котелок с брошенными в него пахучими травами, от запаха которых у обоих шутников потекли слюни. Кругом стояла такая тишь, такое спокойствие, что прямо-таки тянуло к задушевной беседе. Чем сторожа сейчас и занимались.
— Я тебе так скажу, парень, — продолжая неспешно тянувшуюся беседу, с важностью вещал Гаарча. — Хульдэ, конечно, девица ещё та и на многое согласная… но не со всяким она пойдёт, нет, не со всяким! С тобой вот, к примеру, ни за что не пойдёт, клянусь Тэнгри и Ильёй-пророком!
— Это почему же не пойдёт? — обиженно переспросил Хуридэн.