— Помогите Леарху! Подстрахуйте его сзади!
— Он держится!
— Держите, его кренит! Его сейчас оторвет!
) 
К этому моменту сама земля стала подниматься пластами. То, что на нас неслось, больше не имело никакой формы, только цвет — краснокирпичный, и звук — звук ледяной горной реки в разливе. Четырежды Голгот давал команду лечь. Четырежды поднимал нас на ноги. Никто из Пака не в силах был контровать дальше, но его голос, его ярость тянули нас вперед. Можете сколько угодно поносить Голгота, если хотите, но никогда не делайте этого в моем присутствии. Он без устали следил, не сбились ли мы с курса. И мы не сбились. Наступил предел, когда оставаться на ногах долее было невозможно, и мы стали пробираться на четвереньках, оглушенные песком и осколками камней, ослепшие под кожаными шлемами и шапками, с обмотанными головами, в джутовых подшлемниках, которых хватало, чтоб амортизировать абразив, но не ударный шок от блааста.
Долгая разрушительная волна поглотила все вокруг. Мы были потеряны, дико измождены, избиты градом, совершенно одурев от буша в свирепствовавшем линейном
потоке, близившемся к апогею; ветви гнулись сквозь кирпичную занавесь, немыслимые предметы продырявливали завесу пыли: из ниоткуда выныривали воздушные винты, ведра, разорванные сети, какие-то мешки. Все то, что считало себя в силах противостоять ветру, лишь теперь понимало тщетность этой попытки; все то, что было уверено в тяжести своего веса и что на поверку всегда оказывалось недостаточно тяжелым — будь то каркас аэроглиссера, который сдвигало метр за метром, или призрачная велесница без пилота, с заклинившим парусом, что промчалась в двух шагах от Леарха и теперь безразлично неслась к низовью.
— Там!
— Что?
— Там, справа!
— Кто-то что-то сказал?
— Силамфр говорит, что там по правому борту!
— Что по правому борту? Не видно ни черта!
— Слушайте! Внимание!
Я сначала подумал, что Силамфр бредит, настолько рев метели снова заполнил все слышимое пространство. Но какой-то короткий стон, тонкая мелодическая жилка, едва ли различимая на кромке слуховой чувствительности, как извилистый шлейф уходящего сна, вырвался изнутри ревущего столпа. Это была не музыка, не шум, не голос, ничего подобного, но оно становилось то громче, то тише, перемешиваясь с невыносимым, ужасным рокотом, разрезая его, всплывая на поверхность и вновь ныряя.
— Силамфр, что это?
— Вы слышите?
— Еле-еле. Что это?
У меня сердце чуть из груди не выпрыгнуло, когда до меня дошло, и я охнул: да это же фареол! Фареол порта!
Ветряная сирена, которая указывает судам путь в непогоду!
— Точно он!
— Твою мать!
— Контруй крабом! Забирай правее! По земле! Сов, Пьетро, Степп, Тальвег, Эрг — на ребро атаки со мной! Пак — за нами! Подстроимся под фронтальную волну и будем скользить!
Под напором ветра мы все рухнули, но снова поднялись и немного проскользили, совсем чуть-чуть, пока нас не разметало в разные стороны. Но мы ползли изо всех сил, — наполовину увязшая в песке бродячая вереница, мы все равно оставались вместе.
С большим трудом, но нам с Голготом и Пьетро все-таки удалось разглядеть что-то наподобие канала, через каждые пятьдесят метров размеченного продырявленными скалами. Это были звуковые керны! Те из них, которые еще не совсем забило землей, свистели, прокладывая путь к фареолу. Мало-помалу, как потерпевший крушение корабль в поисках дороги к порту, мы продвигались на юг, левым галсом, карабкаясь на локтях в открытых местах, пускаясь бегом на защищенных от ветра участках, цепляясь за уханье вешек, как за ночного проводника, что несет затухающий огонек.
Когда канал кончился, перед нами предстала сирена фареола. Одинокий, никем не чаянный рожок посреди тумана, играющий для самого себя в необъятной пустоте буша, он манил нас к себе, и пусть в нем не было ничего живого, но в этот миг он стал для нас роднее матери, дороже всего на свете. Мы не знали, в какой порт попадем, но бросились навстречу этому зову, этому тоскливому и неотложному запеву, когда шквалом нас отбросило на склон.
x 
Я на ощупь отыскала стену дамбы, присела, опершись о нее спиной, и приоткрыла глазную повязку, чтобы как можно точнее проанализировать местность. По легкому затишью поняла, что до волны оставалось всего две минуты. Дамба, в четыре метра высотой и в десять шириной, была построена из нагроможденных друг на друга гранитных блоков, посреди которых — Караколь оказался прав — торчали два швартовых крюка. Котловину, в которую вписывался порт, очерчивал острый хребет, метрах в шести от нас. Под ногами были плиты, покрытые толстым слоем песка. Сомнений не оставалось: это полноветровой порт, недостроенный и едва ли защищенный от потока.