) 
Легко, конечно, утверждать что-то постфактум, но мне кажется, я бы и без помощи Ороси нашел остальных, по интуиции. Когда мы к ним подошли, совершенно невидимый звукохрон вибрировал в тридцати метрах от нас. Мы не могли произнести ни слова, у нас словно украли голоса, слова, не рождаясь, исчезали прямо в горле, я стал хлопать в ладоши, хлопал, хлопал, пускал беззвучные крики, яростные свистки. Во мне разрасталось чувство беспомощности, поглощало меня от этой безголосости еще больше, чем от отсутствия осязания и обоняния. Поглотившая нас тишина напоминала приступы удушья, которые случались со мной в детстве, в Аберлаасе, когда глубокой ночью к нам в спальню пробирался весь дортуар Трассеров и наглухо закрывал нас, спящих, в спальных мешках, пока мы не начнем задыхаться, и я просыпался
в панике, и хватал ртом воздух, чтобы успокоиться, а однажды ночью один из ребят так и не проснулся, но и после этого ритуал все равно продолжился… Совсем близко с нами звукохрон издавал пульсации гонга, глубокие, но не протяжные, глухие, сухие удары вырывались из его улавливающего звуки брюха, и он снова их заглатывал, словно наполняя воздухом легкие, что испускают и снова втягивают назад свой выхлоп.
Ω 
Ночка ожидалась веселенькая, с моим брательником у меня во флигеле за стеночкой, он никак уняться не мог, орал мне, что надо двигать дальше, рыть носом землю прямо по курсу, что я был на финишной, что осталось каких-то жалких сто шагов, орал, что еще несчастных сто шагов и мы будем первые, ты это сделал, сделал, заладил он по кругу у меня в башке, а я-то как раз не очень понимал ни где я, ни что! — барабанный хрон справа набирал обороты, стучал с каждым ударом глуше, жестче, выходил из ритма, засранец. Я свою ордяху подхватил и давай драпать отсюда куда подальше, главное на яйца огненные всмятку не налетать по ходу. Не знаю, кто там по этому барабану стучал, но молоток у него был отбойный. Голоса бряцали хоть отбавляй, клац-клац, впереди и сверху, рев упаренных горсов, молотый камень в ушные раковины — кисты чистого звука на каждом ударе, резкие, иногда такие что и трухануть можно, а иногда и по мировой, как сервал мурчащий, так, порыв ветра просто, пучки травы примятые — но четко все слышно, порядок. А потом один хрон вообще в поля занесло! У этого запасов до утра хватило, всю ночь бросался в нас кирпичами звуков, пока не опорожнил весь свой арсенал криков со шквалами, целую кучу голосов, которые мы никогда раньше и не слыхивали, с акцентом низовья от какого-то ветра, мерзовастенький
такой, медляковый, растянутый, как у крытней. А посреди всей этой возни опять брательник мой заодно: «Ты дошел, Гого, дошел!» и тут не поспоришь: я точно дошел, до ручки дошел.
x 
В общем-то так было даже лучше, что первые спустившиеся на нас хроны были из звукохронов и люменов: они достаточно затмевали восприятие, чтобы скрыть… когорту других хронов. Те, что шли на нас с верховья, не имели ничего общего с обычной постярветренной пролиферацией: все равно что сравнивать снегопад с лавиной. Мы находились в передней у хаоса. Психроны, сихроны и хротали — все это шло на нас беспрерывной взаимопожирающей волной и переполняло аэропластический план, за чем я наблюдала с ужасом, настолько это превосходило все известные мне методы оценки происходящего. Я всегда видела только, как хроны ведут себя в открытом пространстве, они всегда были достаточно изолированы и развивались беспрепятственно. Здесь же, насколько я понимала, они наталкивались на другие хроны, как только вылуплялись. Силами метаморфозы управлял их инстинкт выживания, они грабили, поглощали и захватывали. Достаточно было только посмотреть, как звукохрон расчищал проходившие мимо него люмены!
Я следила за Кориолис больше, чем за остальными, потому что она была в буквальном смысле сама не своя. Неясный мне феномен, не связанный с компакторами, вытягивал вихри из их принимающих тел, как будто какая-то непреодолимая сила влекла их наружу. Каллироя во мне металась в районе горла, периодически поднимаясь в самый зев, так что мне приходилось ее сдерживать; брат Голгота норовил вылететь через ушную раковину; а Ларко в Кориолис держался у самого рта, все не решаясь