— Мы тебе на слово верим…
— На конце троса был привязан деревянный цилиндр, выкрашенный в белый цвет. Его-то Кориолис и просила Шиста принести. Птица, видимо, поняла и спикировала прямо к свертку. Схватить его было непросто, клетку сильно раскачивало на ветру, но ястреб ухватил его с первого раза и принес Кориолис. Она что-то вытащила из цилиндра и прочитала. Я с ней почти поравнялся к этому моменту. Она застыла на месте от прочитанного. Сказала мне отойти. Я не хотел. Не нужно было ее слушаться… Она вдруг взяла разбег и прыгнула в пропасть, прямо на клетку! В моем видении она ухватилась за прутья и обвила веревку вокруг ног… Но под ее весом клетка потеряла высоту и…
— Исчезла? Все исчезло?
— Да…
— Как это все нелепо… Какая глупая смерть…
— Не знаю, что она увидела на этом свертке. Его унесло ветром, а может свертка и вовсе никогда не было… Но клетка точно была от Ларко. Стребу тоже Дарбон привиделся.
— Стребу удалось переместить свой вихрь в Шиста. Это очень странно, что Кориолис…
— Да, продолжай…
— Я думаю, Шист способен принимать вихри. И если бы Кориолис умерла, он бы бросился подхватить ее клубок или вихрь Ларко, который она в себе сохранила…
— Доскажи свою мысль до конца… Ты думаешь она жива?
— Я думаю, иногда девятая форма приходит к нам в реальности. Посмотри на Горста, он прожил смерть брата в настоящем времени. Или Ларко, его унесло в маревые облака, о которых он всю жизнь бредил. Кориолис, насколько я ее знала, всегда стремилась к неизвестному. Она оставила свой поселок, чтобы уйти с нами, все бросила, не зная, куда ее это приведет. Все ради ощущений от чувства неизвестности. И в Караколе ее привлекало это же, его загадочность, он каждое утро становился для нее новым незнакомцем. Поэтому она и прыгнула вперед, чтоб ухватиться за клетку. Она последовала своей собственной логике…
— Психрон принес ей последнюю нить к неизвестному…
— Возможно, что и не было никакого психрона на самом деле.
— Ты хочешь сказать, клетка была настоящая?!
— Я ничего не хочу сказать. Я лишь ищу ответ.
x 
Голгот, весь словно обмякший, сидел, поджав под себя ноги. Он вернулся на три дня раньше Пьетро, на ветряном жеребце, который еле тащил ноги. Как только мы его заметили, то сразу бросились навстречу. На нем лица не было, он не просто был не в форме, он был на грани того, чтобы наложить на себя руки. Мы его раздели, искупали, он был не в состоянии ответить ни на один наш вопрос; щеки у него обросли щетиной, вокруг глаз пролегли трещины, заскорузлые сопли перепачкали пол-лица. Он
был в состоянии полнейшего шока. Мы только через пару часов заметили, потому как и сами сильно растерялись, но Голгот не разжимал правый кулак, его свело как в конвульсии, до судороги. Это была единственная часть тела, которой он еще владел. Его двойной вихрь дышал внутри. Я попросила Сова попробовать разжать ему кулак, но это оказалось невозможным. При первой же попытке Голгот показал клыки — это была его первая и единственная реакция… Сов вовремя отдернул руку, пока Голгот в нее не впился.
— Мы даже не знаем, живы ли близнецы, — сменил тему Пьетро, увидев, что я переключила внимание на Голгота.
— Они живы. Я в этом уверена. И в любом случае он в таком состоянии не из-за того, что они пропали. Они бы могли биться в агонии у его ног, он бы все равно выдержал. Он достаточно прошел, чтобы и это вытерпеть. Ты же справился со смертью ястребника…
— Я справился? Ни с чем я не справился, Ороси… Я еще одной смерти не переживу. Это я тебе точно говорю. Я не смогу больше смотреть, как на моих глазах умирает человек, и ничего при этом не сделать. Я выбрал спасти свою собственную шкуру. Когда я увидел, что Стреба живьем высасывает ветер, я подумал, что это моя девятая началась. Я только поэтому выдержал, благодаря тебе. Я решил, что вот и мое испытание, смотреть, как умирает другой. Но я сам себя больше не выношу после этого…
— Не забывай, что говорила моя мама. Она в свое время вынуждена была смотреть, как Алка Сербеля, ее возлюбленного, часами разрывало на мелкие кусочки на Крафле. Годы спустя, вспоминая об этом, она говорит, что быть героем значит…
— Что быть героем значит принять стыд за то, что выжил. Я этого не забыл. Но видимо никакой я не герой, а просто…
— Ты был и остаешься нашим князем, Пьетро. Без тебя наша Орда никогда не стала бы такой, какой была.