Выбрать главу

Победить девятую форму значило бы для Пьетро преодолеть в третий раз свой стыд за то, что остался в живых, тогда как Голгот столь ярко рисковал своей жизнью; это предполагало низость и малодушие, которые многолетнее формирование самого существа князя делало невозможным принять и тем более олицетворить. Он не мог пойти на такое финальное предательство, и этот выбор ни к чему обсуждать, ему можно только отдать честь. И замолчать.

21

x Этот путь не был проложен для того, чтобы кто-либо иной из ордийцев пошел по нему следом. Этот мост был реален только для Голгота и благодаря нему. Пьетро упал мгновенно. Не знаю, какие черты приняло лицо, истинный облик которого он так мечтал увидеть в конце пути. Вихрь же князя прочно завис в воздухе, и вся масса его плоти пронеслась сквозь него, не утащив вихрь за собой. Я была готова его принять. Пьетро и сам давно был к этому готов. Ассимиляция прошла самым естественным образом. Только малыш плохо отреагировал на постороннего, стянув и закрутив мне живот. Мне было больно, хотелось лечь, но я сдержалась и выпрямилась. Голгот продолжал идти вперед…

Ω Двадцать туазов всего осталось, Голготище, и трассировщица твоя, ну, давай галопом! жми вперед, уже вижу, как ты ей мослаки все перегрызешь, клыками в колеса хрясь, зубами хлоп! коренными прямо в ось как шмякнешь и волчью пасть свою, смотри, не разжимай пока из-под десен металлическая стружка не полетит. Длиннее шаг, маломерок, десять туазов еще, клыками вопьешься я тебе говорю! в колеса вгрызешься! как дисковый тормоз в нее вцепишься, чтоб искры из глотки полетели, грызи стальную лепешку! хватай ее… — Захлопни-ка клюв Голготина, ты сам в этой жизни ничего не видел, только балясы точить и умеешь, тебя первым же ярветром перед всей родней так и размазало, так что смотри и помалкивай, ты мне вообще всем обязан, я этой трассировщице сейчас все позвонки перетряхну, я тебе ее набок завалю таким зашибоном, что тебе и не снилось, у тебя б вывих туловища от такого случился, я — лучший, так себе и заруби, я первый на свете — а про шестого Голгота ты не позабыл, он эту землю первый своими копытами протоптал, или у

20

тебя память отшибло? — Теперь я перед ним, хоть туазы от обрыва меряй, хоть мерным шнуром считай! — еще пока нет, ты его пока еще не обошел, братишка, нужно держать Трассу дальше, вместе, давай на полную, гори! — А трассировщица несется как больная, я ее если сейчас не цепану, так она всю линию перережет — и они снова с нуля запустят всю программу обучения, только на этот раз без тебя, другого Трассера вместо тебя поставят, и дело с концом, а ты так и останешься ничем, и вся твоя жизнь к чертям ветрячим, останется только кишки вспороть — страшновато мне как-то, сердце стопорит, не могу больше, у меня вместо бедер свинец каленый, чую, скоро судорогой сведет, идет судорога, слышу… — держись-держись, помягче, плавнее, я спущусь тебе на мышечные волокна подую, и все пройдет, будешь лететь, а не идти, смотри, как сразу понеслись! —

— Как у него это получается? Как такое возможно?

— Он… Он использует свой собственный вихрь для постройки этого моста… Он черпает материал из самого источника…

) Голос Голгота больше не гремел, он больше не звал за собой ни Пьетро, ни Пак. Он держался в воздухе, на краю своей трассы из голубой земли, едва ли на расстоянии пущенной с обрыва и недолетевшей стрелы, в ожидании силы для нового шага. Он шел неровно, прокладывая путь вперед собственным шлемом, сотканный из потоков мост подрагивал под его ногами, искрился и поблескивал под восходящими ударами шквалов. Голгот снова заорал, потоки латерита били из его колен и растекались перед ним ручьями, он обрушил свой левый ботинок на стелющуюся впереди поверхность, занес правый, чуть заметно покачнулся, и обрушил следующий шаг. Поднял голову,

19

и, похоже, стал вглядываться в какую-то фантастическую форму, и…

— Вернись! Ты еще можешь вернуться!

Едва уловимо, линия за линией, в двух кабельтовых прямо перед Голготом, стала проявляться арматура — сначала чугунная трапеция с четырьмя сплошными колесами, затем пустотелая пирамида, приваренная к шасси, вскоре и сами трехметровые ветровые лопасти, привинченные к самой верхушке, а затем и вся трассировщица целиком словно отделилась от лазурного неба, и с громким скрипом обогнала Голгота на метр, пока я пытался как-то осмыслить этот мираж. Видение сначала было неотчетливое, расплывчатое, смутное, но вскоре вырисовалось с основательной точностью. Ржавые пятна изъели металл по всем винту. Правое ребро было заметно вмято внутрь от удара. А сама трапеция в некоторых местах была так выскоблена песком, что сверкала стальным блеском. До меня донеслась ясность нетронутых временем звуков, с которой скрежетала вся эта вырвавшаяся из прошлого металлическая конструкция, тяжеленная, как и тридцать лет назад, какие делали во времена… Да, так и есть, во времена, когда Голгот проходил Страссу, определившую его дальнейшее предназначение.