— Он очень похудел…
— Он уже пять дней ничего не ел. Он пищу не глотает. Сов ему насильно каждый раз в рот еду запихивает. Дичь измельченную, почти пюре считай. Он даже не выплевы-
вает. Оно само все изо рта вытекает. У него глотательный рефлекс вообще не срабатывает. Ужасно на это смотреть.
— Он не разговаривает? Не кричит?
— Нет, просто плачет иногда.
— Плачет?
)
34-я Орда Встречного Ветра заканчивалась вместе с нами, в слезах и испражнениях. Быть может там, в низовье, у водопадов лагеря Бобан, еще смеялись и думали о нас Альма Капис, Аои Нан и Силамфр: может, близнецы Дубка скакали на ветровых жеребцах по бескрайним степям, на сотни километров забытья на север, а Кориолис тихонько скользила вдоль небесной глади навстречу космосу на своем канате провидения, а в клетке ее груди вместе с ней был Ларко, и может в Шисте оставалось что-то от безграничной щедрости ястребника, от его дрессировки, заключавшейся не только в приказах и наказаниях. Все может быть. Ороси говорила нам о девятой форме, но я до сих пор так и не встретил свою. Она говорила о невыносимом личном испытании, через которое каждому из нас предстоит пройти, но то с чем я уже здесь столкнулся было даже хуже: на моих глазах рушилась вся арматура неистребимой веры, мужества и любви, что звалась Ордой и во главе которой шел Трассер, или Трактор, как говорил о нем Тальвег, он был блоком из живого свинца, Голгот девятый, лучший во всем своем оглушительном роде, как и за всю историю Орд. Мне казалось, он так и унесет свой секрет в зажатом кулаке по окончании своего протеста о конце пути.
— Ты планируешь продолжать делать ему массаж?
— Я стараюсь поддерживать его связь с внешним миром.
— У меня получилось залить ему в горло немного воды, он хотя бы обезвоживаться не будет.
— Его вихрь начинает шевелиться, — сказала Ороси, поглаживая Голгота по руке. — Я его потихоньку притягиваю к плечу, может он разожмет кулак…
π
Два дня мы занимались исключительно им. И наконец что-то стало происходить…
— Есть, он начинает передвигаться, пальцы понемногу расходятся…
Ни у кого из нас троих не хватило смелости разжать кулак. Рука его лежала на ноге, чуть повыше колена, ладонью кверху. Мы дождались, пока все пять пальцев сами разомкнулись. Внутри ладони и правда что-то было. Скомканный комок. Кусок синей ткани. Вылинявшая под дождем и под солнцем лента. Сов бережно ее развернул. Сначала нам показалось, что на ней ничего нет. Но перевернув лоскут и вглядевшись повнимательнее, мы рассмотрели два знака, оставленные черными чернилами: «Ω 6».
— Где он это нашел?
— Где-то на обратном пути.
— Если бы шестой Голгот побывал здесь раньше нас он бы оставил флаг, сделал курган!
— Это не обязательно был шестой Голгот. Это мог быть кто угодно из 31-й Орды. Кто-то, кому удалось выжить… Я, например, тоже за собой знак «Ω 9» оставляю…
— Значит мы не первые, кто дошел до Верхнего Предела.
— Нет, не первые. У нас в руках доказательство, что не первые.
x
На этих словах, одним несогласованным рефлексом, мы все трое обернулись к Голготу. Глаза его загорелись. Он распрямил позвоночник в вертикальную ось и тяжело втягивал носом воздух. Вдруг оба вихря наложились друг
на друга и из его солнечного сплетения вырвалось вибрирующее солнце. Энергетический толчок ударил меня со всей силой, я отскочила, казалось, Голгот вот-вот взорвется от гнева и ярости. Он поднялся, мы уже успели отбежать на пять метров, но его рев проникал в нас со всей яростью выталкиваемого изнутри нефеша:
— ДАЙТЕ МНЕ ЗЕМЛИ… ДАЙТЕ МНЕ ЗЕМЛИ ДЛЯ КОНТРА!
То, что я не поверила в происходящее, никакого значения не имеет. Так как это было на самом деле. Вихрь Голгота и его брата соединились. В воздушной сети, в ниспадающих лучах солнца, с траектории сошли с полдюжины хронов. Ветровая ткань разорвалась на добрую сотню метров под напором мощнейшего потока. Все это не спровоцировал никакой психрон, за это я ручаюсь как аэромастер, не было никакого другого спускового крючка, кроме эндогенного остервенения самого Голгота. Он сам вошел в девятую форму, он вызвал ее из своих же нервов, костей и мускулов, породил своим костным мозгом, магмой собственной крови, он вырвал ее с мясом из самого себя, чтобы поставить напротив, столкнуться с ней впритык. Лоб в лоб. И он пошел к обрыву. Он не примерялся и не пробовал, не проверял компактность воздуха подошвой, он знал, знал, что может, и пошел, не дрогнув, не задержавшись ни на миг там, где земная твердь обрывалась и превращалась в небо. Он сделал шаг в пустоту, это было немыслимо — безумный шаг. Линия обрыва не сдвинулась. Она ни на метр не выступила вперед к верховью, никаких чудес подобного рода не было, нет.
Это Голгот, сам Голгот создал почву под своими ногами.
Он сделал еще один шаг, за ним третий, так, словно сила, благодаря которой он держался в воздухе наперекор гравитации, лилась по его голеням, разливалась по
бедрам, била ключом из подошв, подкованных вихрем. Сов, как и я, как и Пьетро, все мы оторопели так, что у нас самих почва уходила из-под ног. В глазах Сова читался крик о помощи, он умолял бросить ему спасательный круг рациональности, с надписью «объясни мне что тут происходит, скажи, что мы не сошли с ума», но мне не хватило присутствия духа, я не владела ситуацией, все было…
— Он растворится… — выдавила я в конце концов.
— Что?
— Он не выдержит, он не сможет… Он сжигает свой вихрь…
π Голгот шел по воздушному мосту. С каждым новым шагом я ждал, что Голгот сейчас упадет. Но он не падал. Он уже был в пятнадцати метрах от края скалы. Каждый раз, когда он поднимал и ставил свой ботинок, до нас доносился звон стекла под железным ударом. Он контровал. Контровал прямо по небу. Шел вперед для самого себя. Я думаю, что он наверняка в своем представлении решил обойти шестого Голгота, хоть на пару метров. И еще думаю, что он позволил себе последнюю и никому непосильную роскошь — проложить последнюю Трассу, которую никому не был должен, кроме себя.
— Контровый диамант! Стать в опору! Опору сзади давай! Плотной цепью!
— Трассер! — закричал Пьетро надтреснувшим от волнения голосом.
— Что там, князь? Как дела в Паке? Не отставать! Слышу дыры в шлейфе! Компактнее, парни! Резче! Забить дыры!
— Иду, Голгот, Пак со мной! — прокричал в ответ Пьетро.
— Куда ты?! Оставайся, где стоишь! Ты не можешь за ним пойти, никто не может! Одумайся, ради ветра! — взмолилась Ороси.