Глава 3
За те несколько дней, что я пролежал в беспамятстве, меня успели даже приготовить к похоронам. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что лежу в часовне Снагова, одетый в белоснежное одеяние и укрытый полупрозрачным саваном. Надо мной стоял Бруно, то и дело стиравший с лица слёзы. Я невольно усмехнулся, никогда б не подумал, что мой всегда невозмутимый мейсенский друг может ещё и плакать.
— Не стоит оплакивать меня, Бруно, — сказал я, поднимаясь из открытого гроба, в котором лежал, — я ещё не умер. Где мой меч? — спросил я следом у оцепеневшего друга. — И принеси мне нормальную одежду. В этой я, действительно, похож на привидение.
Когда я вышел из часовни, священники, находившиеся неподалёку, да и все, кто это видел, попадали на колени. Кто-то даже прошептал: "Баалово отродье".
— Вы считаете, что Господь отрёкся от нас, святой отец? — вежливо поинтересовался я. — Что он не мог явить всем нам чудо, воскресив меня войны с безбожными мегберранскими еретиками?
Мой расчёт оказался верен. Один из священников так побледнел, что сравнялся цветом лица с моим одеянием. Мне даже показалось, что он сейчас хлопнется в обморок.
Я сменил платье на более приличествующее военному времени, повесил на пояс отцовский меч и собрал на совет своих военноначальников. К слову, все они были членами ордена Дракона.
— Итак, что случилось за те две недели, что я отдыхал? — спросил я, подёргивая изрядно отросшие усы.
— Ты даже не дышал, — вместо ответа произнёс боярин Роман Нигулеску, один из самых мистически настроенных из моих людей. — Врачи сказали, что ты умер от ран.
— Я - жив, — отрезал я ледяным тоном, — всё, что было раньше — не имеет значения. И не порти мне настроения, Роман, оно слишком хорошее. Так что там с халинцами?
— Эти новости твоё настроение только улучшат, князь, — сказал Михаил Дьюржу, командовавший моей гвардией со времён восшествия на престол. — Мехмед бежал в ужасе, его войско частично рассеяно, частично мчится с ним на запад.
— Кто преследует его? — задал я следующий вопрос.
Тут все замялись и один лишь Бруно нашёл в себе силы ответить:
— Никто, — сказал он. — Мы слишком сильно были опечалены твоей гиб… — Он осёкся. — Тем, что мы приняли за твою смерть, и никто не последовал за беглецами.
Меня, конечно, сильно расстроила эта весть, но ничего иного от своих бояр, в общем-то, и не ожидал. Никто из них не умел мыслить на ход вперёд. Разве что Делакруа, но его я сегодня ещё не видел. О нём был мой третий вопрос.
— Его не видели с тех пор, как мы покинули стену, — пожал плечами Бруно.
Я привык к тому, что Делакруа исчезал и появлялся по собственному желанию. Хотя когда он действительно был нужен, он всегда был на месте.
Очень много времени, сил и, главное, денег ушло у меня на восстановление. От княжества остались — благодаря халинцам и, конечно, моим «усилиям» — руины, города и деревни были сожжены, поля вытоптаны, колодцы отравлены. Мне пришлось влезть в огромные долги перед всеми соседями, даже пересмотреть договор с Билефельце об аренде Констанцы (мне не хотелось об этом думать, но он всё больше напоминал договор Алди с салентинцами), гипотетический доход княжества на несколько лет вперёд были заложены салентинским банкирам. Я знал, что примерно то же твориться при дворе адрандского короля, но там глупый монарх сделал это, чтобы обеспечить себя невероятной роскошью, потрясающей королей и императоров соседних государств, мне же эти деньги требовались для восстановления княжества. И ещё я понимал одно — мне будут давать деньги, как князья-соседи, так и салентинцы с билефельцами. Я ведь не только снискал славу победителя самого халифа Мехмеда, но и ослабленная страна моя была отличным буфером на пути жаждущего расширяться халифата. Значит всем было нужно сильное Сибиу и сильный князь на его троне, даже столь непредсказуемый, как я.
И тут с нами начал «заигрывать» халиф Мехмед. Он прислал мне посольство, во главе которого поставил не кого иного, как моего братца Лучана. Опешив от такой наглости, я даже не стал казнить их, как только они вошли в Тырговишту, хотя именно это было моей первой мыслью. Однако же я решил их принять.
На сей раз все послы щеголяли бритыми головами, кроме Лучана, носившего короткую причёску. Что же, салентинских посланников и моё усугубление их традиций пошло кое-кому на пользу. Я не видел своего брата со времён моего побега из Измира и теперь невольно разглядывал его. Он вполне засуживал прозвища «Прекрасный», данного ему при дворе халифа, в полной мере унаследовав красоту нашей матери Рады, мне же достался отцовский ум, но вот красотой меня Господь обделил. Я рано начал лысеть и к двадцати пяти у меня образовалась достаточно внушительная лысина, ещё более заметная оттого, что часто забывал вовремя остричь волосы и никогда не заплетал их в косицу или нечто подобное. А как говорили мои недоброжелатели, длинные усы делали меня похожим на рака, меня их слова не интересовали.
— Господин князь, — церемонно обратился ко мне один из послов, но я отмахнулся от его слов и потянул руку, чтобы они передали мне свиток с письмом халифа.
Просмотрев его, я был немало удивлён как доброжелательным тоном письма, одно заверение в том, что наша война была лишь недоразумением, и это после того, как я едва не прикончил Мехмеда полтора года назад, так и предложением, изложенным в нём. Он предлагал мне регулярные и совершенно бесплатные поставки хлеба из халифата, ссылаясь на то, что его страна велика и пахотных земель в ней вполне хватит для того, чтобы прокормить ещё и несчастный народ Сибиу, пострадавший из-за нашего «недоразумения». В обмен он хотел всего лишь "вечного мира" между нашими странами. Предложение, конечно, весьма заманчивое, но всё же неприемлемое, мне стоило укреплять связи с детьми Церкви, а не исповедующими веру Мегберра. Как ни крути, а я был посвящён Господу, правда уже не помню точно какой именно Церкви, но это и не важно, и не к лицу мне было искать союза с халинцами. Однако я ничего такого не сказал послам, отделавшись несколькими общими фразами, и отослал их, оставив только Лучана для личной аудиенции.
— Для чего ему всё это? — спросил я его. — Для чего Мехмеду нужны эти поставки? Его страна пострадала от войн не меньше моей, восток и северо-восток разорены мраваками и каганами. Хлеб нужен будет ему не меньше чем мне.
— Верно, — кивнул брат, приглаживая короткие волосы, чёрные как смоль, — но в союзе с тобой он заинтересован куда больше, нежели в жизнях тех нескольких тысяч человек, что умрут от голода, не получив этого хлеба.
— Завоевать не получилось, — усмехнулся я, — значит, надо попробовать купить. Но ты же понимаешь, что я не могу принять это предложение. Соседи меня просто съедят. А то ещё натравят инквизицию, они уже давно точат зубы на меня за терпимость к Первородной Церкви, а уж после моего «воскрешения» в Снагове, меня спасает только смена Отца Церкви и конклав кардиналов, выдирающий нового после смерти Хитрого коибрийца.
— Церковные проблемы меня мало волнуют, — отмахнулся Лучан, — но ты же не станешь отрицать, что этот хлеб нужен тебе.
— Но не настолько сильно, чтобы заплатить за него троном, — сказал я. — Ступай, Лучан, и завтра же убирайся из княжества.
— Я хотел бы попрощаться с нашим отцом, — неожиданно произнёс мой брат.
— Раньше его судьба тебя не сильно беспокоила, — заметил я.
— Он был мне отцом, — с неожиданным упорством потребовал Лучан, — не отказывай мне в праве попрощаться с ним. Сам-то ты часто бывал на его могиле? — спросил он.
Тут мне нечего было ему ответить. Я был на могиле отца, укрытой в болотах Балиары, лишь однажды, почти сразу после восшествия на престол, после как-то не было на это времени.