Несмотря на то что едва начался декабрь, над большим катком, залитым на Марсовом поле, царила атмосфера предстоящего Рождества. Разноцветные электрические гирлянды, духовой оркестр, звонкие крики продавцов бубликов и горячего чая да ещё лёгкий снежок, осыпающий непокрытые головы катающихся, — всё это создавало неповторимую атмосферу беззаботности и веселья.
Заразился этой атмосферой и Денис Васильевич, медленно прогуливавшийся вдоль самой кромки льда Когда то и он, ещё будучи гимназистом, больше всего на снеге любил эту загадочно-радостную рождественскую атмосферу. И до чего жаль, что у него до сих пор нет дочери, которую бы он, взяв за руку, мог приводить на каток, чтобы с улыбкой следить за её первыми, неуверенными шагами по блестящему тёмно-синему льду!
Разнежившись от подобной мысли, Денис Васильевич с преувеличенным энтузиазмом приветствовал подкатившего к нему Кутайсова. Журналист был одет в серые спортивные брюки, заправленные в полосатые гетры, толстый вязаный свитер и ярко-белый шарф.
— Что же это вы без коньков, а? — весело заговорил он, пожимая руну уминающегося Винокурова. — Стыдно, дорогой, Денис Васильевич, стыдно!
— В чём мы меня упрекаете?
— Ну, как же… Что я вижу перед собой на катке? Солидного господина в шубе и с тростью, к которому так и хочется обратиться «ваше сиятельство».
— Ну и что из того? Обращайтесь, я не возражаю.
— Вы же всего только профессор, — не унимался журналист, — причём далеко не старый. А, хотите, я покажу вам бодрого старичка академика, который нарезает круг за кругом с таким усердием, что и мне за ним не угнаться?
— Когда вы назначали мне встречу, то не упомянули ни про какие коньки.
— Ну и что — их можно взять напрокат вон в том бараке, и там же оставить вашу шубу.
— Да, но ведь и катался я последний раз едва ли не в вашем возрасте, — с весёлой досадой отвечал Денис Васильевич. — Зачем же позориться перед юной дамой?
— Это серьёзное возражение, — согласился Кутайсов, лихо повернувшись вокруг собственной оси.
— Зачем вы просили меня устроить эту встречу, если я обо всём уже рассказал по телефону? — доставая портсигар и закуривая папиросу, спросил Винокуров.
— А затем, что дело плохо, — становясь серьёзным и прекращая перебирать ногами, отвечал журналист. — Ефимыч, чёрт бы побрал этого ненасытного фавна, разозлён не на шутку и теперь рвёт и мечет, требуя, чтобы я привёл к нему вашу прелестную фрейлину.
— Но это невозможно!
— Сам знаю. Но если я этого не сделаю, то он может принять свои меры.
— Какие ещё меры? И что он может сделать? — забеспокоился Винокуров.
— Да всё что угодно! Наш «святой старец» ведёт себя подобно Нерону, словно бы испытывая — есть ли предел человеческой мерзости и вседозволенности. Так что нам с вами надо спасать прелестную мадемуазель Васильчикову от его мерзопакостных поползновений... Где она, кстати?
— Кажется, вон туда подъехала её карета, — близоруко прищуриваясь, отвечал Денис Васильевич, указывая тростью в сторону Лебяжьей набережной.
Действительно, минуту спустя из указанного им экипажа выпорхнула стройная женская фигурка в длинной чёрной юбке, короткой чёрной шубке с белым горностаевым воротником и белой меховой шапочке. Пряча руки в белую горностаевую муфту — под цвет воротнику — и бодро скрипя снегом, молодая женщина быстро пошла по дорожке, направляясь к ним.
— Чёрт возьми! — восхищённо выдохнул Кутайсов, поправляя свой шарф. — Нет, Ефимычу мы такое сокровище ни за что не отдадим!
Денису Васильевичу крайне не понравилось это фривольное замечание, однако он сдержался.
— Здравствуйте, Елизавета Николаевна, — снимая шапку и нежно целуя вынутую из муфты тёплую ручку, церемонно поклонился он. — Позвольте представить вам Сергея Алексеевича Кутайсова. Прошлый раз у вас не было возможности толком с ним познакомиться.
— Очень приятно. — И фрейлина, отняв у него руку, протянула её журналисту.
— Целовать не буду, иначе могу растянуться прямо у ваших ног, — шутливо заметил тот, подъехав поближе и ограничиваясь рукопожатием. Да и не все обучены таким галантным манерам, как наш дорогой Денис Васильевич. Кстати, а мы не могли видеться с вами ещё раньше — на придворном балу?
— Наверное, — пожала плечами девушка. — Тем более что посещение балов является моей обязанностью.
Наблюдая за ними со стороны, Винокуров постепенно начинал беситься Какими взглядами они обменялись в первое же мгновение' У Кутайсова жадно блеснули глаза, а Елизавета слишком кокетливо склонила головку, отвечая на его глупости Кажем я, им была допущена самая непоправимая оплошность, которую только можно представить.