Вот только что теперь с появлением этой странной женщины? Зачем она сказала эти страшные слова? Он не сын Аврелара? А чей тогда? Артэм не представлял и не хотел представлять другого отца. Он действительно был сыном Стенета, может и не по крови, но по манере, по науке, по развитию. Он стал невольно продолжением Стена, его моральным наследником и это было так очевидно, что никто не смог бы это оспорить. Ведь мальчик как губка впитал в себя каждую отцовскую мысль, пропустил ее сквозь себя и осознал.
А теперь, пришла какая-то женщина, бросившая его, пытавшаяся убить его и захотела отнять у него все. В тот миг Артэму впервые за многие годы захотелось рыдать. У него наворачивались слезы, он кусал губы и держался, но в дверь постучали. Мальчик вздрогнул и с ресниц сразу сорвались крупные капли соленой воды. Он спешно вытирал их руками и вжимал в плечи голову. Теперь в его голове всплывали всякие страшные, дикие истории о том, что бывало, когда отцы узнавали, что их дети совсем не их дети, и ему становилось жутко, а главное стыдно и за эти мысли и за свое происхождение, стыдно за свое молчание, свои сомнения в прошлом и отчаянье в настоящем.
- Артэм, можно я войду? - спрашивал тихий голос, хотя дверь была не заперта.
Ему хотелось кричать, ругаться, отчаянно требовать чтобы его оставили в покое, но в памяти всплывал Лейн и сразу становилось мерзко от возможной схожести с ним.
Дверь тихо приоткрылась.
- Сынок, я...
Стен не знал, что говорить, но сам того не понимая случайно сказал самое главное. Артэм рванулся к нему и крепко обнял, тихо всхлипывая.
- У меня никого кроме тебя нет, отец. Ты один моя семья, - бормотал он. - Ты ведь не откажешься от меня?
Сильная рука легла на голову ребенка.
- Ты для меня родной, был, есть и будешь, - спокойно отвечал Стен.
Он шел сюда, думая как объясниться с сыном, как попросить прощение за свою ложь и не потерять своего ребенка.
- Ты знал? - поразился Артэм, понимая, что в отце нет ни малейшего смятения по этому поводу.
Отстранившись, он внимательно посмотрел в отцовские глаза, поражаясь их спокойной печали. Ему показалось, что на него смотрел тот прежний отец, словно одним своим видом эта женщина отменила все, что достигалось годами напряженной работы над собой.
- Нет, я не знал, просто, когда ты родился, об этом говорили так много и так много рассуждали, что я имел возможность подумать даже об этом.
Губы Артэма дрожали.
- А я знал, - прошептал он.
- Знал? - удивился Стен.
Мальчик кивнул и пошел к столу, где среди рабочих бумаг хранились разные выписки их архива. Не говоря ни слова, он протянул эту папку отцу.
- Прости, что я ничего тебе не сказал, но...
Листая документы Стен внезапно стал находить факты о которых даже не догадывался. Так он никогда не знал, что его Анне обладала даром чувствовать тьму, не знал, что она служила ордену, а главное не мог даже предположить, что перед своим исчезновением она напишет отчет о том, что родила ребенка от одержимого.
- Вот почему я знаю темный язык, - дрожащим голосом прошептал Артэм. - Вот почему она хотела убить меня. Наверно из-за этого Ричард мне был роднее Лейна и вот почему я такой...
Голос его дрогнул, и Стенет просто крепко обнял мальчика.
- Но ты не темный, не одержимый, - говорил ему Стен. - Ты мой сын и ты человек, особенный человек. Ты талантливейший заклинатель.
Любовь, преданность, честность, благородство и многие другие проявления светлых сил, обладают уникальным целебным свойством, нужно только чтобы они могли коснуться другой души, чтобы раненная душа приняла их и позволила стать этим зернам целыми садами. Эти качества родителей в процессе воспитания дают основу для нового поколения. Маленький ребенок словно под копирку списывает все, что видит вокруг. Сам того не осознавая, он подражает каждому в своем окружении, тем или иным образом подмечая некоторые черты. Они как губка впитывают все самое яркое и больше всего берут от тех, кто заботится о них. Вы можете притворяться кем угодно, следить за своим поведением, говорить что хорошо, а что плохо, но ребенок не станет вам верить на слово, ему будет нужно попробовать, пощупать или хотя бы увидеть, а стоит ему хоть раз увидеть на вашем лице притворство, отвращение, гнев или презрение, он запомнит это ярче слов. Когда же он вырастет, все то, что записалось в нем в раннем детстве, начнет расцветать с особой силой и только тот свет, что был ему дан в самые первые годы, сможет победить в нем темные бури.
Вы никогда не научите любить того, кого не любили, не сможете объяснить смысл добродетели, если ее не вложили. Вы можете показать сотни, тысячи примеров, вы можете научить человека делать добрые поступки и чувствовать себя нужным, но он никогда не испытает настоящего подлинного счастья видя радость другого человека, если не видел этого счастья в глазах людей в период самого раннего детства.
Артэм видел такие глаза. Он видел, как сквозь печаль прояснялась сияющая искра счастья. Конечно, он не помнил ничего, не мог даже представить, какое блаженство приносили его отцу его первые слова, зато он мог ощутить тепло в своей груди, когда видел радость другого человека, а бури его легко и быстро затихали, как сейчас. Его страхи и тревоги отступили, как только он понял, что самое ценное для него осталось незыблемым. Да, он злился, все еще метался, много думал, но его больше не трясло, и он точно знал, чего желает, а потому спокойно вернулся к работе и старательно делал вид, что ничего не произошло. Стен его в этом поддерживал. Они говорили вечерами как обычно, даже не касаясь этого вопроса, но мальчик не мог не заметить, что между его отцом и Камиллой что-то изменилось. Стен редко смотрел на нее, старался не встречаться с ней взглядом, не касался вскользь ее руки. Она все больше молчала и частенько смотрела куда-то в сторону, но вмешиваться Артэм не стал, понимая, что его это не касается.
Но отношения Стена и Камиллы действительно дали трещину. Они не ссорились, не ругались, не выясняли отношения после появления Анне, но что-то изменилось в глазах Стена. Они постоянно хмурились и покрывались неясной густой пеленой. Ему не было больше покоя, он обнимал Камиллу и не чувствовал тепла, не оттого, что изменились его чувства, а оттого, что боль терзала его сердце, меняя все что было прежде. Лейн постоянно, так или иначе, давал о себе знать, изматывая отца своими скандалами, но совсем не это терзало Стена.
- Она умерла, - шептал он одними губами, стараясь убедить себя самого и снова поверить в эту ложь.
Вот только ничего не получалось, в висках вновь стучало беспокойное волнение и сердце отчаянно замирало. Ему хотелось поговорить с ней, хотелось утром в лучах рассвета видеть рыжие локоны, а не белые.
Все проходит, но все же не все. Он любил Анне, любил по-настоящему. Сначала он не мог принять ее утрату, потом не мог научиться жить без нее, потом почти забыл, оставил в прошлом, заполнил пустоту другим, но вот она снова была в его жизни, она жила с ним в одном городе, она была так близко и так далеко, а равнодушным быть совсем не получалось.
Если человек смог полюбить однажды, по-настоящему, приняв другого, как часть себя, отдав всего себя взамен и почувствовав, как симпатия, влечение и страсть постепенно превращаются в выбор, прочно записанный в самых тайных глубинах сознания - то он уже никогда не сможет забыть это чувство. Сколько бы не разбивалось его сердце, как бы сильно не болело, он не сможет просто оставить это в прошлом. И уж тем более не сможет назвать любовью мимолетное влечение. Это, как наркотик: перейдя на тяжелый, уже нельзя поймать ощущение от легкого. Тот же принцип работал и на чувства. Он любил Анне так, что ни одна интрига, ни один роман не смогли бы сравниться с этим чувством. Ему не хватило бы и сотни, тысячи женщин, чтобы угомонить его потребность в чувствах, а ведь он пытался заменить ее, когда она исчезла впервые. Он знакомился с девушками, заводил романы, чего-то добивался. Ему попадались странные, вредные, сложные, кроткие, хорошие - самые разные, но ни одна из них не вызывала в нем даже десятой доли того, что было утрачено. Вот он и сдался, оставив все как есть.