Мы богоравные созданья,куда равней, чем человек!..Но вдруг я вижу сквозь рыданья,что не собачий я генсек,
что я не крою на полянкесучонку дивную мою,а в пивняке, в разгаре пьянки,на четырёх костях стою.
И человечица, ругаясь,меня пытается поднять,и чьи-то дети, ухмыляясь,лепечут: "Не позорься, бать".
И я бреду, судьбе покорный,в свой тесный человечий дом,на свой бесхвостый зад в уборнойвзирая с болью и стыдом.
Скелетики
Проходите, красавица, в мой кабинетик.Интересно? Хотите потрогать лорнет?Ой, какая вы тонкая! Просто скелетик.Я хотел вам обидеть? Ах, боже мой, нет!
Боже вас упаси раздобреть и налитьсясдобной статью российских румяных матрон,хоть когда-нибудь это, наверно, случится.Но покуда вы эльф, вы скелетик, вы сон!
Ваши тонкие лапки и дивная шейкабередят в моей памяти давние дни,когда был я студент и любая копейкасвету летнего солнца казалась сродни.
Ах, мелодии лета, мелодии лета!Карусели в Сокольниках, в ЦПКО,а увидишь косичку и попку скелета -и бежишь вслед за ним и кричишь: "Божество!"
Лет тринадцать ей было, той самой худышке,о которой сейчас я хочу рассказать.Не смотрите так строго! Ведь взрослые пышкимогут только дремучих лохов возбуждать.
Я сидел у фонтана и жмурился сладко,и она подошла, попросив закурить,и внезапно я понял, что жизни загадкув море счастья смогу я сейчас растворить.
"Божество, божество!" - лепетал я, целуяноготки тонких пальцев, пропахших дымком.Я хочу облизать тебя, щепку такую,в тайну тайн дерзновенным залезть языком.
"Да пожалуйста. Вон мой братишка Анзори,заплати ему дань и поедем к тебе".И в душе моей мигом увяли все зори,и на лапу Анзора упала теньге.
Я хотел взять на шару счастливый билетик,но годами горю уже адским огнём.Тот глазастый тринадцатилетний скелетикне даёт мне покоя ни ночью, ни днём.
Хоть привык я теперь брать девчонок обманом,говорю им, прощаясь: "Ты слишком худа.Да, пусть стар я, малышка, но всё-таки странно,что за кости с меня причитается мзда".
Сколько дряни гнездится порой в человеке!Почему я обманывать маленьких стал?Потому что красивый скелетик навекиу фонтана мечту мою в кровь растоптал.
Сёстры
(дачная картинка начала века)
Глаза сурового блондинаСказали: "Завтра будет поздно"."Вы ослепительный мужчина,но не смотрите так серьёзно", -
воскликнула моя сестрёнка,весь день молчавшая дотоле,и тут же рассмеялась звонкои, хохоча, рванулась в поле.
Её матроска и чулочкисредь васильков и ржи мелькали,пока в какой-то дальней точкевдруг не слились и не пропали.
Над нашей дачей пели птицы,скворцы иль иволги - не знаю.Блондин с ухмылкою убийцысказал: "Разденьтесь, заклинаю!"
и, не сдержав своих эмоций,корсаж мой оттопырил стеком.Моn Dieu! Могла ли я боротьсяс таким ужасным человеком?
И лишь когда сестра вернулась,солому стряхивая с платья,я, истомлённая, очнулась,и мой партнёр разжал объятья.
"Вы молодцы. А мой Ванятка,сынок кабатчика Вараввы,и ласков, чёрт, и стелет гладко,да скор, однако, на расправу".
"Блондинчик, не хотите пива?" -добавила затем сестрица.Блондинчик улыбнулся кривои больно сжал ей ягодицы.
"Прошу раздеться вашу милость", -он глухо процедил сквозь зубы.Сестрица тут же обнажилась,спеша навстречу ласкам грубым.
Я в полудрёме наблюдала,как на ковре они резвились.А через час мы всем кагаломв мою кровать переместились.
Какие были там картины -негоже говорить девице,но никогда с таким мужчинойнам не случалось веселиться.
Когда же месяц показался,наш друг хлебнул стакан мараски,надел сюртук, поправил галстуки молвил: "Чао, буржуазки!"
Залаял пес. Сестра вскочилав дезабилье на подоконник."Ах, боже мой, какой он милый!Скажи мне, кто он, твой поклонник?
Я сделала усилье, чтобымой голос прозвучал бесстрастно:"Весьма опасная особа.Он большевик, он беглый. Ясно? "
В саду лягушки голосили,сестра шептала: "Ах, каков!..Нет-нет, не обойтись Россиибез партии большевиков".
Сашуля
Чего только не было в жизни поэта -и адские бездны, и рай на земле,но то ослепительно-звонкое летогорит светлячком в моей нынешней мгле.
Ни жирных матрон похотливое племя,ни робкие нимфы тринадцати летменя не томили в то дивное время,старухи и дети не трогали, нет.
Изысканность линий и форм совершенствогубили в то лето мой ум и досуг,вселяли в меня неземное блаженствои были источником дьявольских мук.
Да, я был влюблён, и любимой в то летоисполнилось тридцать. Развалина? Нет!Ее появленье как вспышка ракетыв зрачках оставляло пылающий след.