Рассказ художника
Гниение капустных листьевнапоминает мне о том,что я когда-то был убийцей,озлобленным, тупым скотом.
Не зря меня боялись люди,ведь я не просто убивал,я жертвам головы и грудиопасной бритвой выбривал
и рисовал на них картины,как голых женщин жрёт вампир.Такой талантливой скотиныне видел уголовный мир.
А чтобы ни одна собакамой след унюхать не смогла,я в мусорных валялся баках,идя на мокрые дела.
Меня дразнили "Джек-вонючка"товарищи по ремеслу,пока я в горло авторучкойне въехал одному ослу.
Тогда окрысились подонкии перекрыли мне всю масть,облавы, перестрелки, гонки -всего я нахлебался всласть.
Они нашли меня не сразу,но всё-таки был загнан яна плодоовощную базу,где спрятался среди гнилья.
И до рассвета раздавалисьтам выстрелы и злобный мат.Но эти неженки боялисьзасунуть нос в мой смрадный ад.'
Среди капустной тухлой прели,Среди картофельной ботвыи полчаса б не просиделитакие господа, как вы.
Но стихло всё. И вновь ступилана город юная заря,и из гнилой своей могилыя выполз с видом упыря.
Я шел по улицам и скверам,и так я думал, господа:не может стать миллионеромпростой убийца никогда.
Но у меня талант к искусствам,я прошлое отрину прочь! -Вот что гниющая капустанавеяла мне в эту ночь.
Я изменил походку, внешность,усердно в студии ходил,и Академии надеждойстал бывший урка и дебил.
Мои картины за мильоныидут с аукционов вмиг,ибо гармонии законыя как никто из вас постиг.
Да-с, не понять тебе устоевГармонии и Красоты,покуда грязи и помоевне нахлебался вдосталь ты.
Вот потому-то, между прочим,хожу я к базе овощной,и запахи той давней ночиопять встают передо мной.
Пускай гниющая капустадля вас не амбра и нектар -в ней мне открылся смысл искусстваи в ней окреп мой дивный дар.
Рассказ о том,как поэт Константэн Григорьев побывал на балу
в московской мэрии 15 февраля 1992 года
"Боже, как глупо закончилась жизнь!" -падая с крыши высотного здания,думал я с грустью, и мысли тряслисьмежду ушей, как пески Иордании.
Чёрт меня дернул поехать на балв логово вражье, в московскую мэрию,я ведь всегда демократов ругали воспевал коммунизм и Империю.
Но осетрина, икорка и джин,разные яства и шоу с девицамискрасили мой политический сплини заглушили вражду и амбиции.
Я напихал в дипломат пирожков,сунул за пазуху вазу с конфетамии подошел к одному из лотков,где продавались брошюрки с буклетами.
"Ясно. Порнуха", - подумалось мне.Брови насупив, туда я направилсяи увидал за лотком на стененадпись, которой весьма позабавился.
Надпись гласила, что в пользу сиротздесь лотерея проводится книжная."В пользу сирот? Жди-ко-сь, наоборот, -хмыкнул я в ус. - Знаем, знаем, не рыжие.
Эти сироты наели бока,делая дело свое негодяйское,слёзы вдовиц им - как жбан молока,вопли голодных - как музыка райская.
Жрёте Отечество, смрадные псы,выставив миру всему на позор его!Нет, не купить вам за шмат колбасыдушу и лиру поэта Григорьева!"
Так я подумал, подкравшись бочкомк этой лавчонке подонков из мэрии,и, наклонившись над самым лотком,слямзил брошюрку "Бордели в Шумерии".
Но не успел я засунуть еёв брюк моих твидовых прорезь карманную,как ощутил, что запястье моёсжало холодное что-то и странное.
На руки мне плотно лапы леглиробота, присланного из Америки."Я же поэт! Я соль русской земли!" -я закричал и забился в истерике.
Но этот робот, поимщик воров,присланный в дар нашим главным разбойникам,очень уж, гад, оказался здоров,так что я понял: я буду покойником.