Да, я эмоциям поддался,я был весь чувство и порыв,я к вашим бёдрам прикасался,язык в заветном утопив.
Застыли вы, как изваянье,а я, к бедру прижав висок,от счастья затаив дыханье,лизал солоноватый сок...
Я мигом разомкнул объятья,своих костей услышав хруст.Глухие хриплые проклятьяс Валериных срывались уст.
Я отвечал им тихим стоном,пока мой разум угасал,и надо мной с тревожным звономтуман багровый нависал...
...Я был как труп. У изголовьяплескалось море до утра.Скосив глаза на лужу с кровью,я мигом вспомнил про вчера.
Ветрами по небу моталомалиновые облака,одно из них напоминалодва сжавших палку кулака,
Мне показалось - то Валералетит по небу, словно дэв,и, мстя за вас, моя Венера,опять спешит излить свой гнев.
И в небо крикнул я: "Валера,лети отсюда прочь, хамьё!Она моя, твоя Венера,ты слышишь? Я люблю eё!"
Мужья. Опус № 3.
("Стихи без романа")
Д.Быкову
Муж затих. Я вышел на подмостки.Как блестяще я играл финал!Я мизинцем трогал ваши слёзки.Пьяный муж в углу слегка стонал.
Вероятно, было очень стыдновам, такой стыдливой, за него.Вы хотели - это было видно -отомстить, и больше ничего.
Отомстить безвольному супругу,уронившему престиж семьи.Руки вздев, царапая фрамугу,принимали ласки вы мои.
Вы, ко мне стоявшая спиною,обернулись, серьгами звеня,скорбный взгляд, подёрнутый слезою,словно говорил: "Возьми меня!
Отомсти за все мои страданья,отомсти за ужас, за позор!"Полон был собачьего желаньявиноватый и покорный взор.
О, как вы напоминали сукуэтим поворотом головы,взглядом через вскинутую руку...Как противны, мерзки были вы.
Я задрал вам юбку не смущаясьи отправил зверя в ваш вертеп.Ваши руки, долу опускаясь,всё сильнее теребили креп.
Наконец, не выдержав атаки,вы на подоле рванули шёлки, смеясь, завыли в полумраке:"Боже, Боже! Как мне хорошо!"
Торжество и радость возбужденьязаиграли на моих устах:да, я стал орудьем наслажденья,быть орудьем мести перестав.
Мы слились друг с другом, как магниты,и катались по полу в бреду.Жаль, что спал единственный упитыйзритель на единственном ряду:
Наше эротическое действостоило того, чтоб посмотреть.Этот мир погубит фарисейство.Жизнь прожить - не в поле умереть.
Мужья. Опус № 4.
("Рокировка")
Андрею Добрынину
Я не хотел побоев и расправы,я не хотел идти тропой войны,считая, что невинные забавыоплачиваться кровью не должны.
Я одевался. Нежная подругас одра любви шептала: "Ты придёшь?"Но грозный крик вошедшего супругаповерг её в паническую дрожь.
Он закричал: "Убью! Убью гадюку!" -и вытащил откуда-то топор.Как Пушкин бы сказал, живую мукуотобразил её смятенный взор.
Муж ринулся к одру. Еще немножко -и не было б красавицы моей.Но я успел ему подставить ножку -и рухнул, как подкошенный, злодей.
Его башка окружность описалаи врезалась в аквариум в углу,и рыбки цвета жёлтого металлазапрыгали по битому стеклу.
Облепленный растительностью водной,промокший, с расцарапанным лицом,муж поднялся и с яростью животнойзаверещал: "Расправлюсь с подлецом!"
Его молниеносную атакуостановил удар моей ноги -я так в висок ударил забияку,что тот едва не потерял мозги.
Я вспрыгнул на поверженное телои станцевал чечётку на груди -там у бедняги что-то засвистело,и хриплый голос молвил: "Пощади!"
Я усмехнулся, на паркет спустился,щелчком стряхнул пылинку с рукава,затем у телефона примостилсяи прокрутил две цифры, "О" и "2".
...Когда ушел милиции патруль,лупя злодея в шею и живот,по радио пел песню "Бибигуль"любимый мой ансамбль "Бахыт-Компот".
Откланялся последним капитан,завёрнутый топорик унося.И, выгнув свой кошачий гибкий стан,красавица спросила, чуть кося:
"Его посадят?" - Я ответил: "Да", -и стал по ножке пальцами водить."А ты ещё придешь? Скажи, когда?" -И я сказал: "Зачем мне уходить?"
Мужья. Опус № 5.
("Моя мораль")
От власти этого ничтожестваты, без сомнения, устала.Не заслонят его убожествавагоны жёлтого металла.
Пусть он богат, как царь египетский,пусть ты купаешься в мильонах,а всё же я, оболтус липецкий,милей тебе, о Синдрильона!
Да, ты была когда-то Золушкой,теперь ты вроде бы принцесса.Рассталась птица с вольной волюшкой,сменяв на клетку ветви леса.
Но этот крошка Цахес гадостный,увы, не принц из доброй сказки,и потому-то ты так радостнона раутах мне строишь глазки.