Ветлицкая тоже Наташка
Навряд ли заглянет сюда.
Филипп и евонная пташка
Ко мне не придут никогда.
Так кто же у нас выступает,
Кто слух усладит хиппанам?
Здесь Слава Могильный бывает,
Ди-джей Кабыздох ходит к нам.
Ужель про таких не слыхали?
О, люди! Ленивые тли!
А бард Теймураз Миноссали,
Цвет совести русской земли?
А Гиршман, поэт и прозаик?
Какой тебе Алан Чумак?
Стихами он всех усыпляет:
И мух, и людей и собак.
Поэтому вход для зверюшек,
Как видите, не возбранён,
приводят и тёлок и хрюшек
И поят зелёным вином.
Потом их волочат на дойку,
А кое-кого на зарез.
Шучу я, конечно же в койку.
У нас в этом смысле прогресс.
Ведь все мы, друзья, зоофилы,
Животные, мать нашу так,
И будем любить до могилы
И тёлок, и жаб, и собак.
Я любил поджигать кадиллаки
Я любил поджигать кадиллаки,
Хоть и был я не очень богат,
Но буржуи, такие собаки,
Норовили всучить суррогат.
"Подожги, - говорили, - Вадюша,
Хоть вот этот поганенький джип." -
"Нет, давай кадиллак, дорогуша,
Если ты не петух, а мужик".
И обиделись вдруг богатеи,
Что какой-то пьянчуга-поэт
Вытворяет такие затеи,
А они, получается, нет.
Да, ни в чём не терпел я отказа,
Власть я шибко большую имел,
Ведь чесались сильней, чем от сглаза,
От моих пиитических стрел.
Знали, твари, что если вафлёром
И чмарём обзовёт их поэт,
То покроет навеки позором
И заставит смеяться весь свет.
И боялись меня хуже смерти
Все министры, менты и воры,
А потом сговорились ведь, черти,
И отрыли свои топоры.
Дали денег, приказ подмахнули
И услали меня в Парагвай.
Стал я там атташе по культуре,
А работа - лишь пей-наливай.
Познакомился с девкой хорошей.
Хуанитою звали её,
Часто хвост ей и гриву ерошил,
Загоняя под кожу дубьё.
Но ревнива была, асмодейка,
И колдунья была, вот те крест,
И при мне угрожала всем девкам,
Что парша у них сиськи отъест.
Целый год остальные мучачи
За версту обходили меня.
И тогда Хуаниту на даче
Утопил я. Такая фигня.
Вот иду я однажды по сельве
С негритянкой смазливой одной,
Запустил пятерню ей в кудель я
И притиснул к платану спиной.
Ну-ка думаю, чёрная стерлядь,
Щас ты мне соловьем запоёшь.
Вдруг откуда-то из-за деревьев
Просвистел ржавый кухонный нож
И вонзился девчоночке в горло -
Кровь мне брызнула прямо в лицо,
И нечистая сила попёрла
Из густых парагвайских лесов.
Мчатся три одноногих гаучо
На скелетах своих лошадей,
Ведьмы, зомби и Пако Пердуччо,
Выгрызающий мозг у людей,
И под ручку с бароном Субботой,
Жгучий уголь в глазах затая,
Вся в пиявках и тине болотной,
Хуанита шагает моя...
В общем, съели меня, растерзали,
Не нашлось ни костей, ни волос,
Лишь от ветра с платана упали
Мой ремень и обгрызенный нос.
В Парагвае меня схоронили,
Там, в провинции Крем-де-кокос.
В одинокой и скорбной могиле
Мой курносый покоится нос.
В полнолуние он вылезает,
Обоняя цветы и плоды,
И к девчонкам в постель заползает,
Чтоб засунуть себя кой-куды.
Я крылышки "Allways" в аптеке купил
Я крылышки "Allways" в аптеке купил -
меня телевизор об этом просил,
просил меня ночью, просил меня днём,
и я согласился: "Ну ладно, берём!"
Пытался приставить туда и сюда -
но я оказался не девочкой, да.
Я эту фигню возле губ привяжу -
я часто блюю, когда в телик гляжу.
Я блондинка приятной наружности
Я блондинка приятной наружности,
У меня голубые глаза,
Бедра сто сантиметров в окружности
И наколочки возле туза.