Однако после опыта со Свердловым Ленин опасался всецело предоставлять аппарат ЦК одной сильной личности, поэтому он с интересом прислушался к советам Осинского. Осинский, несмотря на свою демонстративную оппозиционность Кремлю, частенько одолевал Ленина приватными (и, надо отдать должное, весьма дельными) письмами. В очередном письме Ленину от 16 октября 19-го года он предложил в целях преодоления организационного разлада «учредить организационную диктатуру из трех членов ЦК, наиболее известных в качестве организаторов»[39]. В качестве таковых Осинский рекомендовал Сталина, Серебрякова и Крестинского (с заменой одного Дзержинским) и почти что угадал. После IX партсъезда пленум ЦК учредил Секретариат из коллегии трех членов Цека, Крестинского, Преображенского и Серебрякова, они же составили и костяк нового Оргбюро. Несмотря на формальное равенство трех секретарей, лидером по-прежнему оставался Крестинский. Он был единственным из секретарской троицы, который одновременно входил в Оргбюро и Политбюро ЦК. Между прочим, именно Крестинского впервые начали называть генеральным секретарем[40], хотя формально этот пост еще и не был учрежден (впоследствии Троцкий в книге «Сталин» по праву назовет первым генсеком Свердлова).
Помимо секретарей, членами Оргбюро являлись Рыков и Сталин, но это были наименее активные участники «оргий», как в то время иронически называли многочасовые бдения Оргбюро. Сталин регулярно находился в отлучке, по заданию Ленина подставляя «дружеское» плечо Троцкому в армии. Рыков же, обремененный заботами по спасению гибнущей промышленности, по большей части присутствовал на бюро, если требовалось решить вопрос, связанный с интересами его ведомства. Посему Организационное бюро превратилось в секретарскую вотчину, где секретари вершили дела и вместе и порознь. Нередко заседания вел один секретарь, чаще Крестинский, который и принимал «коллегиальные» решения.
Но никакое бюро физически не было в состоянии разрешить все вопросы, выдвигаемые жизнедеятельностью сверхцентрализованной партийно-государственной системы в условиях постоянно расширяющейся территории Советской России, несмотря на то, что иной раз количество вопросов, вносимых в повестку заседания, переваливало за сотню. Сплошь и рядом секретарям приходилось выносить самостоятельные решения по важнейшим делам. Секретариат ЦК и его отделы проводили огромную работу по ревизии, инструктированию местных парторганизаций, разрешению конфликтов, занимались массовыми перебросками десятков тысяч коммунистов из губернии в губернию, из тыла на фронт, с фронта в тыл, на транспорт и т. д. Судьба и карьера каждого ответственного партийного ли, советского ли, военного или хозяйственного работника напрямую зависела от Оргбюро и Секретариата ЦК. Работа их была безапелляционной, т. е. решения являлись истиной в последней инстанции. Такие полномочия были предоставлены Секретариату и Оргбюро для того, чтобы, по выражению Осинского, «прекратить всякие перекрестные влияния, закулисные ходы всего того человеческого балласта, который обременяет ответственные посты»[41]. В архивах Секретариата и Оргбюро нередко можно встретить смиренные письма самых отъявленных партийных бузотеров, в которых те преклоняли голову перед всемогущим учреждением и просили сделать какое-либо распоряжение относительно их персоны.
Важнейшие политические вопросы, внешняя политика, экономическая стратегия не входили в компетенцию Оргбюро, но оно распоряжалось «ногами» ответственных работников, чьи стопы одним мановением направляло с места на место, вверх и вниз по служебной лестнице. И при случае власть над «ногами», подбор и расстановка кадров, запросто могла распространиться и на «руки» партийных функционеров, делегатов очередного партийного форума. Подобная ситуация позднее получила выражение в крылатом изречении генсека Сталина: «Кадры решают все».
Короче говоря, несмотря на усилия Ленина не допустить опасного раздела партийной власти, логика кадровой работы привела к появлению наряду с Политбюро, руководимого Лениным, второго могущественного центра власти — Оргбюро во главе с Секретариатом ЦК. Сформировалось коренное, неустранимое противоречие между государственным функционализмом и системой кадровой власти, которое отныне и до конца являлось источником дуализма в политической структуре, созданной коммунистической партией. На протяжении всего советского периода это внутреннее противоречие неоднократно обострялось и его первое серьезное осложнение связано с окончанием гражданской войны и переходом к мирному строительству. В 1920 году сложилась потенциальная угроза противостояния Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б), которое в случае серьезных разногласий в руководстве партии могло превратиться в реальность.
Это и произошло во время так называемой «дискуссии о профсоюзах», развернувшейся в партии в конце 1920 — начале 1921 года. Несмотря на весь размах и гласность, с которой проходила эта дискуссия, она до сих пор остается наиболее загадочным и непонятным явлением в истории первых лет Советской власти. Этот крепкий орешек иногда пытались расколоть, используя инструментарий, оставленный одной из спорящих сторон, но думается, что к дискуссии о профсоюзах более всего подходящ известный афоризм о том, что язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли.
В самом деле, непостижимо, чтобы довольно частный вопрос о роли и задачах профсоюзов буквально расколол руководство и потряс всю партию до основания. Вопросы такого рода регулярно, более или менее успешно, но все же решались в рабочем порядке на пленумах Цека, в крайнем случае, на съездах партии. Нередко допускались ошибки, которые, однако, быстро исправлялись таким же порядком, без выноса на широкое всепартийное обсуждение.
Ленин говорил, что дискуссия была навязана Троцким, и неоднократно подчеркивал, что, «допустив такую дискуссию, мы, несомненно, сделали ошибку»[42]. Сам Троцкий впоследствии писал, что «дискуссия была совершенно не на тему»[43], она «выросла из хозяйственной безысходности на основании продразверстки и главкократии»[44]. Как у того, так и у другого были все основания недоговаривать.
В ходе дискуссии многие ее участники высказывали соображения о том, что бурное обсуждение профсоюзного вопроса стало одной из форм проявления глубинного общественного кризиса на рубеже войны и мира. На X съезде партии Зиновьев заявил: «Если есть кризис, то этот кризис общий, а не особый кризис профессиональных союзов. Теперь, как ни трудно сознаться в этом, мы переживаем некий кризис революции»[45]. Несомненно, это так. Наряду с крестьянскими восстаниями, волнениями рабочих в Москве, Петрограде, Саратове, других городах, ростом недовольства в Красной армии, наконец, Кронштадтским мятежом, дискуссия о профсоюзах стала специфическим проявлением объективного всеобщего кризиса в рядах господствующей партии. Как писал Ленин в январе 1921-го года: «Партия больна, партию треплет лихорадка»[46].
Однако осталась непонятной сама механика, подоплека спора, ввергнувшего партию в тяжелый кризис. Нельзя же серьезно предполагать, что собственно те лозунги и словечки, брошенные Троцким, а также другими участниками дискуссии о «закручивании гаек», о «производственной демократии», о «школе коммунизма» и т. д. и т. п. и смогли явиться самостоятельной, настоящей причиной раскола, споров до хрипоты и посинения, физического преследования соперников. Как это было, например, в Екатеринбурге, где сторонники Ленина вынуждены были действовать чуть ли не в подполье и почти нелегально издавать свою литературу.
Вопрос о роли и задачах профессиональных союзов в новом общественном укладе возник задолго до самой дискуссии, точнее, он находился в перманентном дискуссионном состоянии, поскольку существовала необходимость управления социально-экономической жизнью страны и существовали профсоюзы и хозяйственные ведомства, руководство которых занималось взаимным перетягиванием каната под наблюдением и окриками Цека партии. Профсоюзный вопрос обсуждался накануне и во время IX съезда РКП(б), который принял специальную резолюцию о профессиональных союзах и их организации. После этого он в очередной раз обострился осенью 1920 года, когда ввиду близкого окончания войны ВЦСПС усилил свои претензии на пересмотр роли профессиональных работников в управлении промышленностью и транспортом.
39
РГАСПИ. Ф. 5. On. 1. Д. 1253. Л. 6. Отношения Ленина и дециста Осинского всегда были непростыми. Н.Осинский (В.В.Оболенский) принадлежал к числу «неудобных» работников. В 1918 году он, будучи первым председателем Президиума ВСНХ, не ужился в Смольном, входил в левую оппозицию по вопросу о Брестском мире; в 1919 году стал организатором и одним из лидеров внутрипартийной группировки демократического централизма, которая в весьма жестких выражениях подвергала критике как Цека, так и самого Ленина. Являясь чрезвычайно инициативной личностью, Осинский постоянно входил в оппозицию, постоянно к чему-то призывал, раскачивал устоявшееся и расшатывал авторитеты. В то же время этим-то он и был ценен: выступая с критикой, загадывая вперед, он брал на себя нелегкий и неблагодарный труд первопроходца во многих делах. После 1918 года Ленин не подпускал Осинского к высшим партийно-государственным должностям, держал на отдалении, в провинции, но всегда внимательно выслушивал, точнее — прочитывал, его соображения, поскольку личные беседы у них, как правило, не получались и Осинский предпочитал обращаться к Ленину посредством бумаги и чернил. Благодаря сохранившимся в архивах листочкам записок и писем Осинского выясняется, что он находился у истоков самых фундаментальных и важных мероприятий военного коммунизма. Этот лидер группировки именно «демократического» централизма и борец против бюрократии с трибуны VIII съезда партии настаивал на создании таких явно «демократических» партийных учреждений, как постоянные бюро ЦК. Он был инициатором образованных в 1919 году и эффективно зарекомендовавших себя губернских продовольственных совещаний, органов, усовершенствовавших репрессивную политику продовольственной диктатуры. Его записка периода декабря 19-го года содержала идеи по обоснованию введения милитаризации промышленного труда (Так же. Ф. 2. On. 1. Д. 11935. Л. 3). Наконец, во второй половине 20-го года Осинский выступил в качестве инициатора и разработчика эпохального военно-коммунистического проекта по применению государственного принуждения в крестьянском хозяйстве. И этот «синодик» охватывает только основные заслуги Осинского по проектированию и проведению политики военного коммунизма.