Давая такие указания, которые закрепощали чекистов в непривычном для них положении послушных членов партии, Цека мог только подсластить их горечь, обращением к сознательности парткомов и напоминанием об ответственности за «внимательное и бережное» отношение к аппарату ЧК. Но на практике никакого бережного и внимательного отношения не получалось. Оно даже стало менее внимательным после постановления IX Всероссийского съезда Советов в декабре 1921 года о сокращении компетенции органов ЧК и сохранении за ними только функций политической охраны.
В губерниях создалось «ликвидаторское настроение» по отношению к органам ЧК, как выразился председатель гомельской чрезвычайки Даниловский[821]. Чекистам было обидно и непривычно, что мысль о существовании чрезвычайных комиссий уже не так, как прежде, волновала и взбадривала умы обывателей. Руководитель гомельских чекистов характерно жаловался своему начальству на Лубянке о том, что губком партии намерен совершенно подмять под себя органы. Дескать, бюро губкома заявляет, что экономический отдел губчека теперь должен быть налоговым подразделением губфинотдела. «У меня создалось твердое убеждение, — продолжал Даниловский, — что бюро губкома исходит не из положения вещей в ЧК, а только использует свое партийное право. Вырывают тех, на кого распространяется их партийная власть, а она распространяется на всех, кроме членов коллегии. Но и тут губком находит выход. Губ кому потребовался член коллегии губчека тов. Пален на должность смотрителя за домами губкома и губисполкома. Палену предложили оставить ЧК, иначе он будет лишен партийного билета. Билет отняли, а мне заявили, что беспартийные не могут быть членами коллегии. Конечно, я был вынужден Палена отстранить, после чего Пален тотчас получил билет обратно. Обход циркуляра ЦК проделан артистически». Губком вторгается в чисто административные, внутренние дела губчека, вмешивается в назначения работников в уезды. «Губком до того обнаглел, что если им намечается работник для своих нужд, то лучше во избежание скандала откомандировать его, ибо все равно потом это проведут постановлением». А в самой партийной организации, в уездах «застой и гниение», меланхолически и как-то невпопад заключил свой доклад глава гомельских чекистов.
В течение 1922 году задачи спецорганов существенно усложнились. Карающий меч революции был вновь извлечен из тесных ножен. Кратковременный период пренебрежения интересами и даже шельмования органов сменился воодушевленным подъемом борьбы с контрреволюцией. Руководство партии задумало и развернуло широкомасштабные кампании против церкви, оппозиционных партий и инакомыслящей интеллигенции. Соответственно Цека партии пришлось внимательнее прислушиваться к запросам их непосредственных исполнителей.
16 мая 1922 года зампред ГПУ Уншлихт пожаловался секретарю ЦК Куйбышеву: «За последнее время в связи с реорганизацией ВЧК в Госполитуправление среди местных парторганов замечается тенденция к снятию ответственных работников органов ГПУ с занимаемых ими постов и переброска на другую работу. Это происходит в большинстве случаев без ведома и согласия ГПУ, всякое же сопротивление местных органов ГПУ вызывает меры репрессивного характера и не достигает цели. Так как произведенное сокращение штатов, чекистская и партийная чистка сократили до минимума число сотрудников наших органов, то всякие такие несогласованные переброски крайне вредно отражаются на работе и нарушают Положение о ГПУ, по которому сотрудники приравниваются к лицам, находящимся на действительной военной службе и отвечают как таковые».
Уншлихт просил продублировать уже имеющийся циркуляр ЦК РКП(б) о том, что сотрудники органов ГПУ не могут быть отозваны или переведены без согласия ГПУ. Тогда ему было отказано и предложено в случае нарушения парторганами положений циркуляра в каждом конкретном случае обращаться в ЦК за содействием[822]. Но поскольку дискриминационный стиль отношения партийных комитетов к спецорганам превратился в норму партийно-чекистской жизни, ЦК РКП(б) 23 октября 1922 года все-таки издал долгожданный чекистами внятный циркуляр, в котором разрешил ГПУ самостоятельно (по ведомственной линии) без предварительного запроса производить переброски своих сотрудников. Перемещения полномочных представителей ГПУ, начальников губотделов и их заместителей — по согласованию с парткомитетами и с ведома ЦК. Отзывать работников из гепеу разрешалось только в крайних случаях и только по согласованию с Госполитуправлением[823].
Тем самым полномочия органов в отношении своих кадров были восстановлены и укреплены. Но не просто восстановлены, а вскоре даже расширены в отношении многих коммунистов, которым когда-либо доводилось носить чекистскую кожаную куртку. С ноября 1923 года распоряжением Молотова уже партийные комитеты были обязаны ставить в известность местные органы ГПУ в случае переброски членов партии, в прошлом служивших в чека не менее года на ответственных должностях[824].
Ответ чекистов своим гонителям из парткомов выражался в давлении на нервы путем установления слежки, сборе компромата и прочих вещах, которые даже на расстоянии не лучшим образом сказывались на расшатанном здоровье ответственных работников. До известного времени, при невнятности общей политики ЦК партии по вопросу о степени компетенции органов в отношении представителей номенклатуры, он решался на местах в рабочем порядке. Так, например, ейский окружной партком на Кубани 4 апреля 1921 года вынес решение о том, что действия органов в отношении членов и кандидатов в члены РКП(б), тем более аресты, должны быть обязательно согласованы с партийным комитетом. Предлагалось «особо внимательно относиться к аресту ответственных партийных товарищей во избежание нежелательных передергиваний по злобе вредных антисоветских элементов, стремящихся подорвать авторитет того или другого товарища и в целом РКП(б)»[825].
Юго-Восточное бюро ЦК в сентябре 1921 года повело упорную борьбу с аппаратом ВЧК в крае за то, чтобы аресты и вообще все операции органов в отношении ответработников производились без лишней огласки и по возможности по предварительному выяснению вопроса с руководством. После безрезультатных попыток полюбовно договориться с чека, Юговостбюро вынесло волевое решение о том, что все партийные работники краевых учреждений (в том числе и чекисты) в своих служебных действиях подотчетны и подчинены Бюро Цека[826].
Москва также была вынуждена постепенно идти на уступки требованиям «нового класса». В декабре 1921 года вышел приказ за подписью Уншлихта, Менжинского и Реденса, который строго запретил органам ГПУ всякую слежку за ответственными губернскими, областными и центральными партработниками. «Виновные в нарушении этого приказа будут строго караться», — гласил запрет[827]. Через год последовали попытки распространить подобное положение и на всю номенклатуру. В Центре, где еще была сильна власть идеи, пока был жив вождь, такие вопросы решались трудно и медленно. Ленин долго сопротивлялся установлению особых перегородок между номенклатурой и советским законодательством. В ноябре 1922 года на Политбюро он выступил категорически против внесенного группой хозяйственников проекта правил, запрещающих привлекать к юридической ответственности высокопоставленных работников — коммунистов (по особому списку) без согласия соответствующих партийных инстанций[828].
Компромиссное решение проблемы двойного подчинения и ответственности номенклатуры было найдено позже в учреждении особого порядка передачи номенклатурных работников в руки органов после рассмотрения их дел в Контрольной комиссии соответствующего уровня. В число членов ЦКК были введены члены коллегии ГПУ. Другой, неофициальный канал сообщения партаппарата и ГПУ проходил через Управление делами ЦК, которым в 1920-х годах руководил старый чекист и бывший член коллегии ВЧК И.К. Ксенофонтов[829].
821
Доклад председателя гомельской губчека Даниловского в ВЧК, копия ЦК РКП(б), полномочному представителю ВЧК по Западному краю Апетеру от 11 февраля 1922 года. (Там же. Ф. 17. Оп. 11. Д. 549. Л. 112.)