– Это что и есть тот самый князь Генрих? – поинтересовался Василий у рыжего гида.
Как-то не очень вязалась с княжеским титулом одинокая фигура всадника в неброских, в общем-то, доспехах и грязном плаще.
– Нет, конечно! – почти возмутился крестьянин.
Былое почтение к странному незнакомцу с щитом и дубинкой как-то сразу улетучилось. Бурцев вдруг осознал, что и паном его больше не называют. У рыжего хватило смекалки сообразить, что Бурцев не из местных, даром что говорит по-польски. Чужакам же здесь, видимо, почет и уважение оказывать не привыкли. По крайней мере, простолюдины. А без почета-то какой же ты пан?
Ладно, мы люди не гордые. Потерпим, лишь бы этот конопатый продолжал говорить. Информация была сейчас нужна, как воздух.
И конопатый продолжил, кивнув на всадника:
– Это один из посланников Генриха Благочестивого. Предлагает нашему обозу укрыться в Вроцлавской крепости, а людей зовет в ополчение при княжеском войске. Только зря старается гонец. Глотку подрать во славу князя – это одно, а биться с племенем Измаиловым – совсем другое. Никто ни свою семью, ни скарб не бросит. Крепостям мы не доверяем – их тартары берут одну за другой. Авось, в лесах поспокойнее будет. Тягаться с проклятыми язычниками на поле брани никак не возможно. Уже усвоили по Малой-то Польше. Из тех земель ведь бежим в Силезию. Нет, мил человек, если панове хотят – пускай сами свои головы кладут. А я отойду да в сторонке обожду. Никогда оружия в руках не держал и впредь брать не намерен. Не для того рожден.
– А эти, – Бурцев указал на редких вооруженных воинов в толпе, – тоже не пойдут за князя биться?
– Кнехты-то? – поляк пожал плечами. – Может, и пошли бы. Им, как и рыцарям, война – мать родна. Да только панночку свою они охранять должны. Знатная, говорят, особа – тоже от тартар спасается. Видишь повозку впереди – ту, что побольше и покрасивше, с орлами на бортах. Ну, где два кнехта с топорами пристроились. Вот там панночка и сидит. Пока мы вместе с ней и с ее охраной, у обоза тоже, почитай, какая-никакая оборона, а имеется. В общем, молим Господа, чтобы и впредь благодетельница не отказывала нам в защите.
Про благодетельницу сейчас было неинтересно. Бурцев решил сменить тему. Спросил, кивнув на всадника:
– А много у князя Генриха таких посланников?
Словоохотливый крестьянин уважительно присвистнул. Точнее, издал беззубым ртом неубедительную имитацию свистообразного звука:
– Цельная армия! Гонцы разосланы по всей Силезии и дальше – в другие княжества – в Великопольские и Малопольские земли, в Куявию и Мазовию. К чешскому королю и тевтонскому магистру – тоже посланцы отправлены. Ты что, этого даже не знаешь? – рыжий подозрительно сощурил глаза. – И откуда ж ты такой взялся, мил человек? Чегой-то не припоминаю я, чтобы ты шел с нашим обозом.
– О-о-о, – насмешливо протянул Бурцев, – взялся я издалека. Ни тебе, ни твоему обозу туда ни в жизнь не добраться.
Прокол! Он осекся, взглянув на переменившееся вдруг выражение лица собеседника. Или с юмором у того были серьезные проблемы, или…
Теперь в глазах поляка было даже не подозрение. Был страх вперемежку с ненавистью. А страх и ненависть – гремучая смесь. Чрезвычайно опасный коктейль. Бурцев на всякий случай отошел в сторонку. Редкозубый землепашец с хитрыми злющими глазками ему совсем разонравился. Знал он эту породу – такие способны на любую пакость. Особенно когда чувствуют за собой силу. Сила же сейчас была как раз на стороне поляка. Он у себя дома, он среди своих, он в курсе всех дел, а вот пришелец из будущего пока мало что смыслит во всем происходящем. Так что ссора пришельцу ни к чему. Тем более ссора по пустякам.
А рыжий уже вытаскивал из толпы таких же малоприятных овчиннотулупных типов и что-то втолковывал им. Украдкой кто-нибудь из угрюмых крестьян нет-нет да и бросал мрачный взгляд на чужака. Пожалуй, самым разумным в сложившейся ситуации – потихоньку покинуть разгоряченное собрание.
Бурцев сделал шаг в сторону спасительной рощи. Прочь с этого крикливого базара!
– Куда?! – давешний рыжий-конопатый знакомец шустро подскочил к нему. Цепкие пальцы ухватились за рукав.
– Пусти! – нахмурился Бурцев.
– Нет уж, тартарское отродье! Яцек своего не упустит! Я за тебя еще награду получу.
Тартарское отродье? Ну, и дурак же ты, Яцек!
– Пусти, говорю! – резким ударом Бурцев сшиб с рукава цепкую пятерню. Бил рукой – не пускать же сразу в ход дубинку против безоружного. Удар не очень сильный, просто предупреждение. Поляк предупреждению не внял.