Он долго не мог заснуть под рукотворным небом. Хотя планетарий считал он милым и полезным сооружением ради объяснения детям и простофилям упрощенной вселенной, но он никак не хотел принять тюремный вариант мироздания. Вот так воспаришь, умчишься в кромешную бездну, дабы добыть людям новое знание или новую веру, вернешься с грузом открытий, а тебе возьмут да и подсунут не ту планету, не ту землю… Впрочем, он уже давно потерял представление о том, какая она, эта настоящая земля, и чего от него ожидают настоящие люди.
Во сне он занялся просвещением звезд.
Он летел в настоящем небе с мешком книг за плечами и на каждой звезде открывал библиотеку. Для каждой библиотеки он составлял свой звездный каталог, ведь с каждой звезды небо выглядит по-другому. Он видел в звездном свете, как из корешков книг вырастает мыслящее растение будущего, не такое хрупкое и ломкое, как мыслящий тростник у Паскаля и Тютчева. Он чувствовал, как оно шелестит мудрыми мыслями. Звездные величины сияют от счастья, подаренного им с далекой и незаметной Земли.
От скопления ослепительного света он устремляется во мрак вселенной, ибо мрак соткан из дыма сгоревших библиотек. Там он восстанавливает по атому, по щепотке праха сгоревшие великие книги. Наконец, он находит в целости и сохранности многократно спаленную библиотеку древней Александрии. Как долго блуждал в пустоте ее неразвернутый дым!
Он обнаружил, что дальше, под Полярной звездой, в которую упирается гибкая земная ось, находится черный омут, где оседают все утраченные на Земле сокровища духа, они восгонялись туда по черному смерчу, скрученному всем подспудным тягостным земным сумраком. И все это можно еще вернуть!
Утром его разбудила необычная суета. Было еще темно, и электрические звезды слабо горели на тюремном небе. Двери его исполинской камеры не были заперты, и он пошел по коридору в сторону нарастающего шума. Заключенные выстроились перед своими камерами, двери были распахнуты. Кто-то напевал: «Америка. Америка…», им вторили другие: «Евразия, Евразия…» Перед телевизионной камерой стоял тюремный поэт в красной косоворотке и валенках и, перекрывая всех, оглушительно читал, размахивая свободными руками, не то про Великую китайскую, не то про Берлинскую стену, которая настолько гнила, что надо в нее обязательно ткнуть.
Особисты были в подчеркнуто белых, уже без полос, костюмах, отчего казались привидениями в полумраке коридора. Они были уже без сапог Наконец, он настиг чопорную процессию — группа аккуратных карликов в черных халатах торжественно несла на своих плечах прозрачный гроб. Он узнал карликов, это были микробиологи, они были призваны разрабатывать биологическое оружие. Кто-то из особистов в свое время решил, что микробами должны заниматься карлики, им виднее. Они же следили за тем, чтобы микробы не досаждали заключенному № 1. Но не он, как мне показалось, не заключенный № 1 плыл в гробу на узких плечах микробиологов, а мой надзиратель, только уже без трубки, но в тех же сияющих сапогах.
Уголовники в такт их шагу стучали в стену оловянными плошками. Политические молча вздымали вверх сухие кулаки. Куда его несут? На какую свободу? Он мертв? Или все еще жив? Его бледное усатое лицо не давало никакого ответа. Куда его несут?
Наконец, его медленно внесли в двери саркофага, под свинцовой защитой которого когда-то жил и работал легендарный атомщик. То-то его давно не было видно! Значит, он завершил свой труд, ведь по завершению своего труда ученые, как правило, исчезали неведомо куда. Тяжелая дверь закрылась, и все стали расходиться по своим местам. Карлики поспешили к своим микробам, за ними и поэт, все еще указывая пальцем на стены и призывая обязательно ткнуть. Уголовники перестали стучать плошками, потому что туда уже успели плеснуть баланду, сделали это почему-то политические. Особисты на ходу снимали белые пиджаки, видимо, им было необходимо переодеться.
Основатель было сунулся в свою прежнюю камеру, но дверь была заперта, как будто там уже поселился новый жилец.
Он захромал в сторону своего колодца. Когда он прошел сквозь стену, он едва не ослеп от сияния дня. Небо было голубое и настоящее. А на дне колодца, посредине двора стоял готовый к старту космический корабль, нацеленный на Полярную звезду, четкое воплощение его чертежей и расчетов. Уж не поставлен ли он здесь для заключенного № 1? Или?..
Что за глупые мысли, тут же спохватился Основатель. И вообще, что такое мысль? И вдруг его охватила мучительная тревога: а где мой сын?
Говорят, что он поднялся на корабельном лифте в хорошо подогнанном скафандре, занял место пилота в голове ракеты, сам себе сказал: «Поехали!» — и запустил двигатель на твердом топливе.
Хотя злые языки не устают утверждать, что он просто застрял в лифте.
Рисунки Виктора ДУНЬКО