Паж истово кивает, слезы его на глазах мгновенно высыхают, на меня глядит с восхищением. Еще бы, не каждый день видишь красу и гордость ордена Золотых Розенкрейцеров, его живую легенду. Рыцари Кадифа – это разведка ордена, они работают по всей Европе, на мусульманском Востоке и даже в Азии.
– Я сжег все секретные карты, чтобы не попали в руки врагам. Не отдавать же наши секреты венецианцам, верно? Не стой как столб, закрой тайник!
Мальчишка мигом выполняет приказ.
– Рот захлопни, – морщусь я. – И что бы я не говорил – молчи, а спросят – поддакивай. Понял?
Тот кивает уже живее, взгляд у пажа собранный, решительный. Абы кого в розенкрейцеры не берут, у них, как и у масонов, сплошь одни молодцы подобрались. Умные, решительные, и кулаки – как у меня голова. Вот и этот, нутром чую, далеко пойдет.
– Господин, – заявляет он решительно. – Есть еще один тайник.
– Тащи все быстрее сюда, – командую я, – и в огонь!
Пламя жадно ревет, пожирая пергамент. Каждый штрих пера на нем оплачен смертельно опасным трудом многих сотен людей, из которых лишь единицы возвращались живыми и с нужными сведениями. И с каждым таким вернувшимся мир все рос и рос, пока я вновь его не сузил. А что делать?
Отчего‑ то я вспоминаю фанатиков, что сожгли Александрийскую библиотеку, уничтожив миллион рукописных книг. Знания – это сила и богатство, так было и так будет всегда, и те люди с факелами не могли этого не понимать. Вряд ли они развлекались подобным образом, жечь книги – это не с пивком да по бабам, тут нужны решительность и убежденность. Возможно ли что и они спасали мир на свой манер? Думаю, именно так им виделось происходящее.
Из коридора доносится громкий топот сапог, я осторожно выглядываю в дверной проем. Венецианцы ощетиниваются было оружием, но я тычу пальцем в белую повязку на правом плече, и воины успокаиваются. Я же во весь голос требую найти мне любого офицера. Мол, тут карты обнаружились, надо бы оприходовать.
Не проходит и пяти минут, как в комнату набивается куча народу. Старший, мужчина лет сорока с пронзительным взглядом и напомаженной бородкой, которого прочие именуют синьором Корбуччи, внимательно оглядывает помещение. Безошибочно выделив среди убитых Стефана, что до сих пор не пришел в себя, повелительно кивает:
– Что с ним?
– Оглушили, – пожимаю я плечами. – За него не волнуйтесь, у моего друга крепкая голова.
Взгляд синьора Корбуччи падает на мальчишку:
– А это еще кто?
– Этот теперь со мной, – ухмыляюсь я. – Мальчишка ладный, молоденький. Буду его воспитывать в правильном ключе. По нашему, по‑английски.
Дворянин кривится, но не возражает, не сориться же с союзником из‑за такой мелочи. Солдаты же на мальчишку смотрят сочувственно, как на будущую жертву матерого педофила. Пока синьор Корбуччи оценивает размеры захваченной добычи я просительно блею:
– Не выделит ли благородный господин сопровождающего, чтобы я мог выбраться из замка?
Не поворачиваясь, венецианец бросает пару слов, тут же один из солдат машет мне. Давай, мол, пошли скорее. Я подталкиваю пажа в костлявую спину:
– Шевели ногами, малец. Нам еще надо выбраться отсюда живыми.
Звуки сражения стихают, похоже, защитники Барнстапла окончательно разбиты. Мне надо исчезнуть из замка раньше, чем венецианцы начнут разбираться кто и при каких обстоятельствах обнаружил карты. Вдобавок скоро очнется Стефан, в этот момент мне хотелось бы находиться от него подальше.
Из замка мы выбираемся без помех. Едва оказываемся в городе, как паж, недоверчиво косившийся на меня всю дорогу, задает стрекача. Не успеваю я слова сказать, как шустрый малец скрывается из виду. Ну и слава богу, у меня и без пажа дел по горло. Высадившиеся венецианцы наводнили город, я то и дело натыкаюсь на патрули, но белая повязка на руке – лучший пропуск. Все, что мне сейчас нужно – это найти Жана Кера.
Я обнаруживаю его в том самом неприметном домишке, где полторы недели назад узнал о предстоящем нападении. Аккуратно открыв заднюю дверь я бесшумно крадусь к комнате, из которой доносится непонятный шум. Обстановка носит следы поспешных сборов, Жак мечется по комнате, собирая вещи.
– Далеко собрался? – спрашиваю с интересом.
Подпрыгнув на месте Жак выхватывает меч и разворачивается ко мне.
– Это я, Робер, – с ухмылкой говорю я. – Не узнал?
Чертыхнувшись, Жак плюхается на табурет. Его лицо бледно, волосы встрепаны, руки мелко дрожат.
– Все пропало, Робер, – говорит он с тоской. – Все, что было задумано, пошло прахом! И все из‑за тебя! Зачем, ну зачем ты открыл огонь!
– Долг каждого честного человека – расстроить планы предателя, – улыбаюсь я одними губами.
– Предателя, – повторяет он с горьким смешком. – Предателя? Да нет, глупца! А ведь я хотел рассказать тебе все. Почему, ну почему я этого не сделал?
– Рассказать что? – хмурюсь я.
И поначалу я даже не понимаю, о чем говорит мне Жак Кер.
– Как? – переспрашиваю я.
– Он мертв.
– Давно?
– Вот уже пару месяцев.
– И что произошло?
– Судя по всему его отравили.
Помолчав Жак продолжает:
– Новый секретарь короля граф де Бланкар на дух меня не переносит, так что во Франции меня больше никто не ждет…
– А после сегодняшней ночи мне и в Венеции не будут рады, – добавляет он с кривой ухмылкой.
– Но почему я об этом не знал?
– Я хотел тебе сказать, Робер, поверь мне, – глухо говорит Жак. – Но тогда ты ушел бы, а мне позарез требовалась твоя помощь. И я не предатель! Уж кто‑кто, а ты должен меня понять, Франция и тебя отвергла. И что плохого в том, что я собирался пойти на службу Венеции?
– Ты знал, что обещал мне граф де Плюсси?
– Да, – кивает Жак. – Полное прощение, возврат замка и земель и…, ‑ он медлит, – некая информация.
– Из всего перечисленного меня интересует только последний пункт, – требовательно заявляю я. – Ты… знаешь?
– Увы, – качает Кер головой. – До меня, разумеется, доходили невнятные слухи, но лишь король Франции знает где содержат Деву.
– Или лорд‑протектор Англии, – продолжаю я его мысль.
Жак разводит руками.
– Ты можешь мне что‑нибудь посоветовать? – спрашиваю я, помолчав.
Кер молча мотает головой.
Я ушел не прощаясь и брел до тех пор, пока Барнстапл окончательно не скрылся из виду. Все, что я делал в последние месяцы больше не имело никакого смысла. Все мои усилия пропали даром, я так ничего и не узнал о месте, где прячут мою Жанну. И даже разгром ордена Золотых Розенкрейцеров не служил мне достаточным утешением. Да, флот вторжения был уничтожен, и больше розенкрейцерам не добраться до Америки, а без их проклятого золота англичанам никогда не победить Франции.
Я сидел на берегу, положив голову на колени, и смотрел на море. То и дело до меня долетали брызги волн, одежда промокла насквозь, но мне было все равно. В паре миль к западу лежал пылающий город, далеко в море темнели силуэты венецианских галер. Разгромив противника хитроумные торговцы тут же отправились в путь, не дожидаясь подхода верных ордену войск.
Венецианцы нанесли смертельный удар и тут же растворились в морских просторах. Не скоро англичанам удастся воссоздать по настоящему мощный флот, ох как нескоро. Да черт с ними со всеми! Мысли о политике вызывали у меня глухое отвращение. Я устал бороться и не знал, что делать дальше. Дотянуться до лорда‑протектора Англии или французского короля – все равно что до солнца. В жизни мне не подобраться к ним на расстояние вопроса. Да и захотят ли они со мной говорить о Жанне? С чего бы это? Кто я для них – нищий французский дворянчик, каких хоть пруд пруди!
Чувство безмерной усталости затопило меня, и будущее рисовалось в самом мрачном свете. Мне не были рады ни во Франции, ни в Баварии, ни в Бургундии. Боюсь как только Стефан доберется до Лондона, мне будут не рады и в Англии. Подведем итоги: ни денег, ни друзей, ни могущественных покровителей. Ну и как же мне найти и освободить любимую?