Брат, который на голову выше и килограммов на десять тяжелее, лишь восторженно вздыхает, не сводя с меня обожающего взгляда. Так маленькие дети глядят на фокусника в цирке, я скромно улыбаюсь в ответ, встаю и вновь потягиваюсь. Ничего, жизнь длинная, отоспаться еще успею.
– Пока достаточно, – твердо заявляю я, – и так лет на двести вперед перескочили. Вы хотя бы то, что сегодня узнали, в строй введите. А то подавай вам небось про тяжелые танки с активной броней, штурмовую авиацию и ракетные космические платформы!
– Непременно введем, – уверенно заявляют братья, – тем более что и заказ на пушки поступил. Впереди – война!
Я возвращаюсь в отведенную мне комнату уже на рассвете, задумчиво киваю ползущим как улитки монахам, которые, сонно зевая, плетутся на работы. Кто бы мог подумать, что зародившееся в детстве увлечение огнестрельным оружием из простого хобби обернется полезным и важным делом. Что за птица вылупится из того яйца знаний, которое сегодняшней ночью я подарил братьям? Даже не возьмусь гадать, да и некогда, меня ждет учеба!
Не сочтите, что вся подготовка заключается в упражнениях умственных. Ровно половина учебного процесса отведена дисциплинам физическим, ибо нет для дворянина, пусть и лекаря, превыше задачи, чем научиться защищать себя. Кое‑какие навыки достались мне от бывшего владельца тела, чему‑то научил Гектор, но по‑настоящему моим воспитанием занялись только в аббатстве Сен‑Венсан. Основные навыки работы с холодным оружием: меч, булава и секира. Арбалет и лук, последний – чисто в ознакомительных целях. Техника работы кинжалом в ограниченном пространстве – весьма подробно и со многими деталями.
Хорошо хоть, не стали учить меня скакать на горячем боевом жеребце с копьем наперевес да пользоваться двуручным мечом; сочли, что для лекаря это уже перебор. Но вот те пробежки ранним утром вокруг аббатства с мешком брюквы на спине – так ли уж они были необходимы? Совершенно особое место в моем обучении отвели занятиям рукопашным боем.
Лекарь – это человек, не отягощенный доспехами. Максимум, что он может позволить себе, не привлекая излишнего внимания, так это кольчугу под одежду. Главное его орудие – ум и наблюдательность, лучше сто раз громко вызвать стражу, чем один раз самому кинуться в бой и глупо погибнуть. Но в жизни случается всякое, а потому весьма вероятно, что вместо толпы гигантов телохранителей, с ног до головы закованных в дюймовую броню миланского производства, толпе убийц встретится вооруженный кинжалом доктор с доброй улыбкой Айболита. Судьба целой династии может повиснуть на тонком волоске, лично моя задача в том, чтобы тот волосок не оборвался. А потому…
Наставников по рукопашному бою у меня целых трое. Двое из них – местные монахи, третий – приезжий. Я рассказываю чистую правду, не всю правду, разумеется, но здесь нет ни капли лжи. Потому не буду сочинять, как на закате или на рассвете меня водили заниматься медитацией на местный пруд, в город мертвых или иное сакральное место. Не учили меня и тайному искусству «алмазной рубашки», что позволяет овладевшему им адепту голыми руками встречать удары смешных китайских сабелек или сгибать игрушечные копья, уперев их себе в горло.
Хотел бы посмотреть на человека, что голой рукой встретит удар двуручника, рассекающего человека в тяжелой броне на две равные половинки! Пусть «сенсей» попробует любым местом согнуть рыцарское копье, что не всегда ломается от прямого таранного удара на полном скаку. Те фокусы пригодны для стран с мелким хилым населением и худым железом, в Европе они не пройдут.
Сават означает «старый стоптанный башмак», так французы называют всяческих бродяг, босяков, оборванцев и прочих бомжей. По преданию, именно парижские бродяги создали технику боя в тяжелой обуви. Стиль комбинированный, где применение холодного оружия только приветствуется, а большинство стоек взято из боевого фехтования. Саватом во Франции владеют наемные убийцы и телохранители, учителя фехтования и купцы. Потихоньку сават начали изучать даже дворяне, ведь лишних боевых умений в жизни не бывает.
В нем приняты увесистые пинки не выше колена, в пах и живот – ни‑ни, популярны подножки и подсечки. Кулаками не бьют, используют ребро и основание ладони, а также пальцы, сжатые или растопыренные. Эффект достигается не силой удара, главное в савате – скорость и точность, а лупят в основном в голову и шею.
Второй специалист преподавал мне «марсельскую забаву», шоссон. «Мягкая туфля» пожаловала к нам с юга, от моряков, рыбаков и контрабандистов. Шоссон гораздо ближе к тому рукопашному бою, каким я занимался в двадцать первом веке. Можно не только молотить противника кулаками, но даже пинать в живот, грудь и голову. Третий из учителей, тот самый приезжий, который все время болезненно морщился и с недоверием оглядывался на отца Бартимеуса, будто подозревая какой‑то подвох, а тот лишь утвердительно качал головой и, словно невзначай, подбрасывал на сухой ладони увесистый кошелек, так вот, именно он научил меня работе с предметами.
Трость и веник, скамейка и стул, ведро и кружка – в его умелых руках все обращалось в смертельную угрозу. Как некий злой волшебник, он мигом превращал любой мирный предмет в жаждущего крови оборотня. Он же преподавал такие темы, как «один против нескольких», «безоружный против вооруженного» и «связанный против свободного».
Все на свете рано или поздно кончается, иначе жить было бы просто невыносимо, окончилось и мое учение. Памятное событие произошло нежданно‑негаданно, без малейшего предупреждения. В честь достойного окончания никто не откупоривал игристое вино из Шампани, не доставал из дальнего подвала запыленную, в мохнатой паутине бутыль из города Коньяк, забыли и про весьма достойные изделия из Бордо. В общем, даже сидра на дорожку не налили.
В своей обычной иронической манере отец Бартимеус замечает:
– Хватит валять дурака, пора заняться настоящим делом. У тебя рожа скоро станет шире плеч.
– У меня? Да вы посмотрите на некоторых из своих монахов, – резонно указываю я.
Кто спорит, иссохших и тихих среди монахов раз‑два и обчелся, в основном тут обитают мордатые широкоплечие личности. С другой стороны, так и должно быть, ведь монахи наравне с солдатами защищают аббатство, да и вообще, католичество – религия наступательная, а не капитулянтская. Святых, что годами не моются, едят акрид с медом и по полгода не слезают со столпов, здесь попросту не поймут. Вот если бы те подвижники без остановки метали тяжелые камни со стен на головы атакующим, их мигом прижали бы к груди и поприветствовали братским поцелуем.
– Сын мой, – укоризненно замечает наставник, – не время прятаться за хилую спину нашей матери‑церкви. Пора грудью выступить на ее защиту!
– Что я должен делать?
Вот это правильный вопрос, поскольку наставник одобрительно кивает.
– Робер, – торжественным тоном говорит отец Бартимеус, – готов ли ты выполнить первое задание?
– Да, мой генерал, – бодро рапортую я.
– Тогда слушай, и слушай внимательно. Милях в тридцати к югу, по ту сторону Луары лежит…
Глава 2
1427 год, свободные территории к югу от Луары: сезон охоты на крупного зверя.
– Деревня Пулак, добрый господин, – с достоинством кланяется пастух.
Я вежливо киваю в ответ, не пристало мирному послушнику, собирающему редкие лечебные травы, вести себя заносчиво. Яркое весеннее солнце пышет жаром, как огнедышащий дракон, зелень на деревьях и кустах сочная и пышная, а травы и цветы вымахали до пояса. Где‑то на горизонте мелькают облака, но далеко, далеко. Неказистый мул подо мной мерно топает по пыльной дороге, размеренно мотает головой, отгоняя назойливых мух, слабый ветерок им не помеха. Мы мирно путешествуем по обочине без всякой спешки. Каждый новый человек в здешних глухих местах – целое событие; нет никаких сомнений, что в деревне прибывшего из дальнего монастыря послушника тщательно обсудят и разберут по косточкам. Все видевшие меня должны сходиться в одном: вот человек, безобидный во всех отношениях.
Ни капли волнения не отражается на невозмутимом лице, внутри же я напряжен, как тетива лука. Долгожданный экзамен, какого я так опасался, все‑таки наступил. Отсутствуют строгие экзаменаторы, облаченные в рясы тонкого сукна и дорогие доспехи с изящной золотой и серебряной насечкой. Нет нужды преодолевать пресловутые «коридоры смерти», сражаясь с людьми, боевыми манекенами и собственными страхами. У молодой, бурно развивающейся Европы не хватает времени на подобные благоглупости, эти игрушки хороши для стареющих восточных царств, у нас главное – результат.