— О чем ты замечтался там? Для чего, ты думаешь, прямо передо мной стоит зеркало? А? Проснись! И постарайся сегодня найти наилучшую позу для демонстрации всех своих достоинств. Ты меня понял? Нет, честное слово! Что у тебя в голове? Что ты там примерз к этому зеркалу?
— Я не знаю, Мастер! Простите! Я так взволнован…
— Скажите, пожалуйста! Он взволнован!
— Простите меня, мой господин! Просто это ужасно — кончить, при этом не зная…
— Ах вот в чем дело, мой красавчик? Надо было сказать об этом! Может быть, ты хочешь, чтобы я успокоил тебя, прежде чем ты начнешь сосать член своего господина? Ты ведь об этом беспокоишься? Чтобы ублажить меня, как следует?
— О да, господин, конечно…
— Видишь, как я догадлив? Ну разве это не трогательно? И в целом, учитывая твою просьбу, я полагаю, что ты прав. Если я позволю тебе кончить, это позволит тебе обрести ясность ума, и ты будешь лучше стараться, отсасывая мне. Я тебя опорожню, это прочистит тебе мозги. И ты будешь лучше стараться. Что ж, подойди ко мне, между коленей. На спину!
— О Мастер! Только не это! Такая унизительная поза!..
— Ну естественно, она унизительная. И что с того? Я не поощрять тебя собрался. Я хочу опорожнить тебя, чтобы ты получше исполнил свою обязанность. Не обольщайся! И благодари меня, что я собираюсь сделать это сам, а не посылаю тебя к горничной, чтобы она заставила тебя спустить. Ты же наверняка помнишь, какая у нее твердая рука. Пошевеливайся! В позицию! Приготовься!
Нужно было повиноваться, и раб принял унизительную позу: лег на спину, подтянул ноги к плечам. Его зад оказался высоко вздернут, раскрыт полностью, половые органы — как на ладони, а член направлен в лицо. А самым ужасным была та непоколебимая уверенность, что через секунду, самое большее, через три, если Мастер пожелает, его половые органы взорвутся от сладостного оргазма. И только его господин мог решить, что будет испытывать при этом ученик — боль или наслаждение.
На сей раз Мастеру было угодно проявить снисхождение, и вскоре его раб был опустошен и мог без помех насладиться своим унизительным оргазмом.
Метод возымел нужное действие, и уже несколько минут спустя ученик полусидел-полулежал между ног своего господина, выполняя свою обязанность. И уже скоро он почувствовал, что его мысли действительно прояснились, и он может полностью сосредоточиться на своей работе. Он принялся обрабатывать член Мастера с должным прилежанием и смирением.
Ученику было прекрасно известно, что этот акт являлся единственной разрешенной возможностью для раба проявить инициативу, по собственной воле доставить удовольствие своему господину, а не оставаться пассивным сосудом или инструментом для удовлетворения похоти. Ученик осознавал это совершенно ясно и, как любой раб в мире, получал от своего старания унизительное удовлетворение. Он добросовестно растягивал губы вокруг толстого ствола, казавшегося ему непомерно огромным, послушно пропускал его глубоко в глотку. Он старался отодвинуть крайнюю плоть и обнажить головку, но она все время возвращалась на место, словно меч в ножны. Это сравнение показалось ученику очень удачным. Именно железным клинком казался ему член Мастера, когда он беспощадно и непреклонно вонзался в его задний проход.
Какое удивительное различие было между поведением пениса его хозяина и его собственным органом. Его-то палка, едва поднявшись, тут же оставалась оголенной и беззащитной, почти женственной в своем бесстыдстве!
Наконец раб почувствовал приближение неизбежной развязки, и его охватило непонятное сладострастное томление. Он принялся за дело с еще большим пылом, стараясь как можно правильнее сосать, лизать и, когда нужно, сжимать губы. И когда струя спермы ударила ему в горло, он проглотил все, не упустив ни капли. Он чувствовал, что член Мастера обмяк у него во рту, но он все равно не выпускал его, стараясь продлить наслаждение. Сегодня, когда он сглатывал сперму, он почувствовал, как его конец дрогнул, пытаясь подняться, несмотря на недавнее опорожнение. Такое с ним случилось впервые с момента начала обучения, и это потрясло ученика, вызвав в нем острое чувство стыда и наслаждения.