— Уверена, тебе захочется взять мой шарф на память, донжуан! — сказала она, поднимаясь со своего ложа. — Я дарю его тебе, но с одним условием: ты не должен вынимать его изо рта, пока не выйдешь на улицу. Проследите за этим, Соланж! И, разумеется, за тем, чтобы через пять минут его не было в моем доме. А напоследок вот тебе еще один подарок от меня. Мой автограф…
Она подошла к Жану-Луи и прижала к одной из его обнаженных ягодиц кончик своей сигареты. После чего она ушла.
История умалчивает, успел ли Жан-Луи одеться и покинуть дом тети за три минуты или прокопался больше четырех. Но прекрасная Соланж абсолютно точно следила за его сборами по своим наручным часам, и можно с уверенностью сказать, что по истечении пятой минуты юноша услышал, как за ним закрывается дверь подъезда. В тот же момент он изо рта вытащил шарф, сунул подарок в карман и бросился прочь.
II
Однако пережитое приключение вовсе не отвадило Жана-Луи от дома мадам де Варенн, и в следующий четверг он снова звонил в дверь ее дома. Ему открыла другая горничная, такая же высокая, как Соланж, она была пухленькой блондинкой, а в ее глазах не было присущей Соланж странной жестокости. Юноша с облегчением понял, что она его не знает и, как только он представился, она пропустила его в дом. Она проводила его в комнату, которой в прошлый раз он не видел. Стены этой комнаты от пола до потолка были задрапированы красивой тканью, а по диагонали ее перегораживала длинная, покрытая лаком ширма. Жан-Луи заметил, что для сидения в комнате был лишь диван с подушками, но он не решился на него сесть и остался стоять.
Спустя несколько минут, в комнату вошла Соланж, одетая и причесанная совершенно иначе, нежели в прошлый четверг. Высокий белый воротник добавлял ей представительности, а еще на ней были потрясающие черные ботинки со шнуровкой сбоку, доходящие ей почти до самых колен. Жан-Луи никогда не видел женщин, одетых подобным образом, если не считать одной гравюры, которую тайком показал ему товарищ по лицею. Еще тогда Жан-Луи был поражен странной и провоцирующей красотой такого наряда.
Не обращая на юношу ни малейшего внимания, Соланж заперла дверь на ключ и встала перед зеркалом, чтобы поправить макияж. После чего она крутнулась на каблуках и, повернувшись к Жану-Луи, бросила:
— Вам же прекрасно известно, что мадам запретила вам сюда приходить. И я ей уже доложила о вашей дерзости. Она приказала выпороть вас в наказание.
— Но…
— Молчите.
Это было сказано таким властным тоном, что он не посмел ответить. Соланж прошла за ширму, откуда вернулась с тонким хлыстом.
— Если разденетесь сами, то получите сто ударов. Если же мне придется вас раздевать, как в прошлый раз, сто пятьдесят. Выбор за вами.
И с этими словами она стегнула хлыстом по своему ботинку. Этот звук буквально загипнотизировал Жана-Луи. Он молчал и лишь смотрел во все глаза на потрясающие ноги Соланж, словно и не слышал ее вопроса.
— Ну же! Я жду. Вы раздеваетесь сами?
— Да, мадемуазель, — произнес он будто во сне, — сейчас…
И Жан-Луи принялся за унизительную процедуру.
— Но только если я останусь в кальсонах! — внезапно опомнился он.
— Хватит болтать! Я считаю до пяти, и если на счет «пять» вы не обнажите ягодицы, это сделаю я!
Она снова принялась похлопывать хлыстом по ноге, быстро и словно бы нервно. Покорившись ее воле, Жан-Луи снял брюки, а затем быстро стянул кальсоны. Оставшись в пиджаке и рубашке, он чувствовал себя в дурацком положении.
— Пиджак тоже снимите! И задерите сзади рубашку! Подол засуньте за воротник, чтобы лучше держался! Ну же… быстрее! А теперь за ширму. Идите за мной.
И, схватив замешкавшегося юношу за руку, она потащила его вслед за собой. Он попятился было, увидев, что на одной из скамеек разложены разные странные предметы. Но Соланж тут же вцепилась в его длинные волосы и затащила юношу на подиум. Так она и держала его вытянутой рукой. Натянувшиеся волосы причиняли юноше боль, и, чтобы облегчить ее хоть немного, Жан-Луи вынужден был встать на цыпочки и вцепиться изо всех сил в не дававшую ему двигаться мускулистую руку. Пока он вертелся и старался привыкнуть к неудобной позе, его зад ужалил первый удар.
— А-а-а-ах!
— Раз.
Несколько секунд спустя последовал второй.
— Ой-ой-ой… Нет…
— Два… Три… Четыре… Пять…