4. Порка будет производиться длинной многохвостой плеткой по голому телу.
5. Ежели во время порки испытуемому понадобится перерыв, после оного веревка будет натянута таким образом, чтобы ноги наказуемого касались пола лишь носками. Четыре иголки будут загнаны под мышки. Порка продолжится хлыстом.
6. После второго перерыва четыре иголки будут воткнуты в область талии и живот. Одна из игл будет вынута посредством веревки и прикреплена таким образом к ошейнику. Две иглы будут вставлены в соски.
7. Наказание продолжит порка прутьями, а затем плетью.
8. После снятия с веревок раб будет выпорот розгами по всему телу. Эта фаза наказания продолжится вплоть до выдергивания всех игл или, по решению палача, до полного истощения сил приговоренного.
Раб слушал жестокий приговор с ужасом. Когда Барбара закончила, ему пришлось ползти на коленях в пыточную комнату, где его госпожа приступила к наказанию согласно приговору, шаг за шагом с изысканной неторопливостью. Перед исполнением каждого из пунктов госпожа-палач зачитывала его вновь, чтобы напомнить рабу, что произойдет сейчас. А короткие промежутки времени, называемые ей отдыхом, имели своей целью лишь растянуть время наказания. Во время этих перерывов, она стояла лицом к несчастному, скрестив руки, безучастно сверля его своим ледяным взглядом. Только последняя порка не смогла продлиться так долго, как было оговорено в страшном приговоре, поскольку из-за ужасной боли от вырываемых из него иголок раб потерял сознание еще до того, как половина его тела была исхлестана розгами.
Очнувшись, мужчина почувствовал, что лежит на полу, и тугие веревки больше не сковывают его движений. Ужасная боль, терзавшая его тело, начала потихоньку отступать, однако две длинных иголки все еще пронзали его соски, отчего невыносимо ныла грудь. Первым инстинктивным движением он захотел пощупать болевшие места, однако, когда он попытался поднять руки, ему это не удалось. Он все еще лежал с закрытыми глазами на спине, ничего не понимая, только стонал и упорно, словно избавляясь от кошмара, пытался освободить руки.
А потом он неожиданно вспомнил все: и дыбу, и пытки, и женщину-инквизитора, затянутую в черную кожу… Он открыл глаза. И с его губ сорвался отчаянный крик, в котором смешивались восхищение, ужас, обожание и желание. Барбара стояла над ним, подбоченясь и широко расставив ноги, и именно ее лаковые туфли прижимали к полу кисти его рук, заключив их в арку между каблуками и носками. Возвышающаяся над ним фигура притягивала его взгляд. Ее впечатляюще длинные бедра, узкая щель, скрытая черной молнией-застежкой, расположенной для удобства прямо на промежности, округлость зада; вызывающая выпуклость груди, капюшон, обтягивающий голову. Весь ее образ кричал о неумолимой жестокости и сексуальном деспотизме.
— …Мне больно… я больше не могу… — произнес раб, однако слова эти были сказаны в той же интонации, как если бы он сказал: «…Я обожаю вашу безжалостную красоту… сжальтесь над моим желанием…».
Барбара упивалась страданиями несчастного, которого подавлял один лишь ее вид и величественность позы, она наслаждалась слабыми стонами мужчины и его смехотворными усилиями, с которыми он пытался освободить запястья, заключенные в изгибах под высокими каблуками.
В ответ на его жалобы она произнесла с той странностью в голосе, которую придавал капюшон:
— Тебе и в самом деле больно, мой раб?
— Ох, это ужасно!
— Ты лжешь. Пусть твоя боль острая, но вовсе не такая уж невыносимая, ибо ты уже очнулся. А чтобы наказать тебя за твои жалобы и ложь, я заставлю тебя испытать настоящую боль, чтобы ты смог оценить разницу!
— О боже, нет! Я вас умоляю!
— О чем?
— Сжальтесь надо мной. Позвольте мне вытащить иголки. Это так больно!
— И это вся твоя просьба? Что ж, хорошо. Но я удалю их сама. И когда я вытащу первую, будь уверен, ты сможешь сказать, что теперь знаешь, что познал настоящее страдание. А потом я познакомлю тебя с пыткой раскаленным железом, раскаленными иглами и разрезами по живому! Вот тогда ты будешь умолять меня оставить вторую иглу в твоем соске. Но я, конечно же, вытащу ее, поскольку я уже пообещала это сделать. Итак, приготовься. Решать тебе.
И она поставила ногу рабу на грудь. Из горла мужчины вырвалось невнятное рычание. Острым каблуком туфли Барбара коснулась соска, который все еще был пронзен иглой, и медленно надавила.
— Ааххх… О нет! Только не это… Пощадите… Ааахх!
Освободившейся рукой он стискивал ее ногу, пытаясь оттолкнуть ее, но боль, разливавшаяся в груди, не позволяла ему приложить достаточное усилие. И его страдание становилось еще сильнее. К тому же спустя некоторое время он вновь услышал голос скрывавшейся под маской госпожи: