Мы становимся по обе стороны от входа, и я пытаюсь подавить вздох восхищения: убранство шатра роскошно. Внутри просторно, высокие лампы излучают мерцающий волшебный свет, на пушистых коврах всевозможных цветов вышиты причудливые узоры. Они устилают весь пол, словно для скелетов ступить на что-то, кроме мягких ковров, – это большой грех. У задней стенки шатра стоят три кровати – подозреваю, матрасы, что лежат на них, набиты самыми пушистыми перьями и соломой. Да и одеяла для скелетов выбрали самые мягкие – они во множестве набросаны на кровати, а на них лежит куча подушек. Меня удивляет, что ко всему этому Тиллео не добавил еще и рабынь плоти – или двух. Их тела, маняще раскинувшиеся на кроватях, гости встретили бы с воодушевлением.
Температура внутри шатра просто идеальна. Приходится подавить стон наслаждения, стоит мне вдохнуть этот прохладный, свежий воздух. Вентиляторов не видно, и я могу только догадываться, каким образом внутри шатра поддерживают комфортную температуру.
Мы с Харшем по-прежнему молча ожидаем приказа. Рабы расставляют сундуки в изножиях кроватей, одна рабыня отправляется греть воду в трех золоченых ваннах справа от меня. Должно быть, она – проводник, и меня так и подмывает спросить ее, как работает ее магия, а она молча переходит от одной ванны к другой. Я тоже молчу, но странное желание взбунтоваться и сделать наконец то, чего я хочу, посылает волны тепла под кожей.
Я никогда не подкармливала злобного зверя внутри себя – никогда не позволяла ярости и разочарованию высоко поднять свои головы. И если бы кто-то посмел открыто бросить Тиллео или учителям вызов, эту дурь из него бы выбили. Я годы потратила на то, чтобы давить в себе все опасные желания, но теперь я не думаю, что это необходимо. Какой смысл продолжать молчать и прокручивать в памяти каждый свой поступок, пока не затошнит? Я потратила бесконечное количество времени, вычисляя, кто может точить на меня зуб, избить, что привлечет ко мне излишнее внимание – или, наоборот, мало. Какой смысл во всем этом теперь?
Я оглядываюсь вокруг: безумная роскошь режет глаза. У Тиллео все это есть – и было всегда, а я прожила всю жизнь в голоде, в жестокости, спала на каменном полу.
Я смотрю на скелеты: они тоже осматривают покои, и я задаюсь вопросом: почему они заслуживают всего этого, а я – нет? Разве они не наемные убийцы, как и я? Были ли они рабами клинка, или же жажда убийства провела их сюда по иному пути?
– Вы свободны, – приказывает один из скелетов, и я отвлекаюсь от своих мыслей, перестаю пристально смотреть перед собой. Рабы дома кланяются и быстро проскальзывают между мной и Харшем, устремляясь прочь. – И охрану с собой захватите! – кричит он им вслед, и я думаю: а может, мы с Харшем тоже должны уйти? Но Харш не шевелится, и я тоже остаюсь на месте.
– Я так вымотался. Сколько мне сидеть в этой палатке, пока я наконец смогу найти какую-нибудь жаждущую мокрую девку, а потом завалиться спать? – Один из скелетов опускается в кресло из черного клена ручной работы.
В шатре есть еще три настоящих произведения искусства, созданных исключительно для того, чтобы эти мужчины смогли усадить в них свои холеные задницы. Великолепные блестящие стулья окружают массивный стол из ценных пород дерева. Если его продать, Приют смог бы жить на эти деньги около года… или даже пяти лет?
Меня ошеломляет осознание: я знаю, из чего сделаны стол и стулья, не говоря уже о том, что они чрезвычайно редкие и дорогие. Я никогда не видела ничего подобного, пока была рабом клинка. Значит, это знание – откуда-то из моей прошлой жизни, пусть и давно забытой.
Другой скелет фыркает и проверяет температуру воды в одной из ванн.
– Ты храпел почти всю дорогу до этой забытой королями лачуги. Тебе грех жаловаться, Ри… – Черные глаза скелета настороженно смотрят на меня и Харша. – Кость, – быстро исправляется он.
Кость тоже смотрит на нас с Харшем, и уголок его рта приподнимается в улыбке.
– У меня растущий организм, Череп, – хнычет он, намеренно выделяя имя товарища – явно вымышленное.
– Взрослые мальчики не играют с красивыми шлюшками – они ложатся в постель пораньше и дрочат столько, пока простыни под ними колом не станут, – замечает третий скелет, снимая свой костюм и расстегивая черные кожаные доспехи.
Череп и Кость хихикают над его шуткой, и я слышу, как Харш тихонько, весело фыркнул.
– Ох, Скорпиус, ты – хромая кобыла в нашей тройке, – Кость поднимается с края кровати, на которой он успел расположиться, и принимается снимать с себя костюм и доспехи.