– Заковать ее. – Внезапный приказ фейри заставляет меня отбросить все мысли, и я испуганно смотрю на него.
Он смотрит на меня, на его лице нет никаких эмоций, и орки тут же бросают меня у перевернутого U-образного крепления и приковывают меня к нему. Металл наручников – не чистое железо, оно не жжется, но его достаточно, чтобы я моментально почувствовала, как силы меня покидают. Гат резко дергает за длинную цепь, прикрепленную к моим запястьям, и я падаю на колени, не в силах сопротивляться жестокости орка и действию металла наручников.
Я ободрала колени о неровный пол, и Эорн пальцем собрал капли крови, окропившие камень. Прежде чем отойти от меня, он сунул палец в рот.
Фейри вновь откидывается на стул, теперь все его внимание обращено к оркам.
– Были проблемы? – прямо спрашивает он. Вопрос простой, но в нем чувствуется напряжение.
– Нет, Дорсин, похоже, они хотели, чтобы ее забрали, – шутит Эорн.
– Да, было слишком просто, – соглашается Гат и хохочет.
Их слова не оказывают на Дорсина успокаивающего воздействия – напротив, слова орков еще больше его беспокоят. Однако, когда он продолжает, голос его ровный:
– И почему вы не привели ее прямо ко мне? – Он сузил глаза на орков.
– Ты сказал, что нас никто не должен видеть, – раздраженно проворчал Гат. – Тиллео проводил занятия, когда мы вернулись. Нам пришлось спрятать ее, пока он не закончит. Мы подумали, что ты не захочешь, чтобы твой помощник узнал, что мы делаем и что мы собираемся на этом заработать.
В голосе Гата слышится вызов, но Дорсин ничего не говорит, снова поднимаясь с места. На этот раз он направляется к длинному зеленому антикварному буфету, поверхность которого украшают бокалы и множество хрустальных графинов с ликерами. Фейри взял три бокала и вытащил пробку из высокого сверкающего графина, и тело тут же напомнило мне, что меня мучает жажда. В бокалы полилась темная жидкость малинового цвета, и от этого зрелища у меня заныли зубы. Странная реакция – но я многого о себе не помню, чтобы знать наверняка.
Дорсин возвращает пробку на место, и на мгновение мне кажется, что в графине кровь. Однако цвет жидкости слишком темный, а консистенция слишком текучая для крови. Но меня шокирует, что мои вкусовые рецепторы оживают от одного лишь вида этого напитка. Я не помню его вкуса – так же, как и не помню своего имени, – по крайней мере, до того, как Дорсин его произнес. Но я все равно страстно желаю попробовать то, что разлито в бокалы, и я подозреваю, что жажда эта вызвана отнюдь не обезвоживанием.
– Почему я здесь? – Мой вопрос прозвучал хрипло. Это больше напоминало скрип песчинок, трущихся друг о друга, а не голос девушки с волосами цвета лунного света.
Все трое поворачиваются ко мне, но никто из них не собирается отвечать на мой вопрос – они лишь жадно меня рассматривают.
– Почему я ничего не могу вспомнить? Что вы со мной сделали? Если вы скажете мне, может, я смогу быть полезной. – Я снова пытаюсь звучать уверенно, но в моем голосе нет силы. И мои попытки так же жалки и бесполезны, как когда я пыталась помешать орку вылизывать свои бедра. Мне даже было бы смешно, если бы не было так чертовски страшно.
– Вы чем-то ее опоили? – Дорсин протянул оркам напитки.
– Дали только коготь ястреба, но мы это обсуждали – она должна была быть в отключке, чтобы мы смогли ее схватить и привезти.
Дорсин кивает, но взгляд, что вновь и вновь пробегает по мне, отсутствующий.
У меня на кончике языка вертится слово «пожалуйста», оно готово вырваться наружу вместе с другими мольбами, ползущими по моему горлу. Я готова умолять, чтобы они отпустили меня, не причиняли мне боль, рассказали, что происходит, но я проглатываю эти мольбы. Они, как пилюли, сухо скребли по горлу и падали, бесполезные, в глубины моей души. Я знала, что умолять бессмысленно – вижу это в расчетливом взгляде фейри. Они притащили меня сюда не просто так – видимо, ради выкупа, и если плата их не устроит, мое будущее в этих стенах будет наполнено болью и просьбами прекратить издевательства. Мне нужно найти другой способ, чтобы это чудовище услышало меня… чтобы ему стало не все равно.