8
– Две вещи меня удивляют, – сказал Николай; горестная церемония завершилась, и они с Мишей шли теперь по Большой Пироговской улице в сторону Зубовского бульвара. – Во-первых, то, что Благина похоронили вместе с остальными и никто не нашел это странным…
– Я тоже ничего особенно странного в этом не вижу, – произнес Михаил, несказанно обрадованный, что его друг наконец-то начал связно разговаривать. – Он ведь на том же злосчастном празднике погиб.
– Да, вот только «Правда» написала: он виноват в катастрофе. Благину будто бы категорически запретили в тот день выполнять какие-либо фигуры высшего пилотажа, а он ослушался и стал на семистах метрах делать «петлю Нестерова» вокруг движущегося объекта.
– Ясное дело – он виноват, раз оправдаться он уже не сможет, – кивнул Миша. – Но ты подумай сам, Коль: если бы Благин был безответственным человеком и никудышным летчиком, разве бы дали ему испытывать туполевские самолеты? А ведь он считался одним из лучших испытателей! И тем более разве доверили бы ему показательный вылет при всём честном народе? А если безответственным человеком он не был, то и не стал бы нарушать данный ему приказ. Так что «Правда» явно ошиблась, и те, кто распоряжался похоронами, эту заметку в расчет принимать не стали.
– Я тоже думаю, что «Правда» написала чушь, – сказал Николай. – Если бы такой приказ был, то летчик, его нарушивший, и на землю не успел бы сойти, как его отдали бы под трибунал. Впрочем, авторы этой заметки могут сослаться на то, что Благин думал: «Победителей не судят». Сходят же Чкалову подобные номера с рук.
– Нет, – Кедров покачал головой, – Благину всё-таки далеко было до Чкалова. Вряд ли ему стали бы делать поблажки после таких фокусов. Да и Чкалов, говорят, сидел в тюрьме за свои художества.
– Да, – кивнул Коля, – я знаю об этом.
Чего он в тот момент знать не мог – так это того, что Сталин через три с половиной года предложит Чкалову пост наркома внутренних дел, когда в тридцать восьмом затеет смещение Ежова, преемника Ягоды. Однако Валерий Павлович откажется, не захочет становиться Первым рыцарем Щита и Меча. А потом, в декабре 1938-го, великому летчику поручат испытывать машину с полусотней неисправностей…
– Ну, а какая же вторая вещь кажется тебе удивительной? – полюбопытствовал Миша.
– То, что во всеуслышание было объявлено: в катастрофе никто не выжил.
– Ну и ну! – Миша хлопнул себя по лбу. – Как же я не подумал… Ведь та маленькая девочка осталась жива. К чему бы скрывать это?
– Хотелось бы и мне знать – к чему, – сказал Коля. – Я бы мог предположить, что о девочке не сообщают в интересах следствия. Только не уверен: будет ли Ягода вообще это дело расследовать?
– На Лубянке скажут: расследовать тут нечего, – сказал Миша. – Corpus delicti отсутствует.
Коля невольно хмыкнул:
– Corpus delicti! Шутник ты. В НКВД такими словами не выражаются.
– Ну, скажут: нет состава преступления – какая разница, – Кедров пожал плечами, но лицо его при этом сделалось почти счастливым: его друг рассмеялся впервые после катастрофы, и у Миши окончательно отлегло от сердца.
– Нужен он им был – этот состав преступления… – Коля вновь усмехнулся. – Другое дело: не будет указания сверху – не будет и расследования… А ведь достаточно было бы посмотреть ту пленку…
– Какую пленку? – не понял Миша и с удивлением отметил, что при этом вопросе лицо его друга из бледного разом сделалось румяным.
– Пленку… – Скрябин было запнулся, но затем заговорил уже своим обычным твердым голосом: – Пленку, которую на Центральном аэродроме отсняли кинодокументалисты. Там ведь вся катастрофа – как на ладони. Если бы только нам удалось этот фильм увидеть!.. Даже мы с тобой могли бы раскрыть дело «Горького» – быстрее, чем лубянские специалисты.
Коля хотел было прибавить: «Хотя я и так подозреваю, кто всё это подстроил, только доказательств у меня нет». Но в последний момент удержался: если бы он сказал это, пришлось бы много чего еще рассказать другу.
– Ну, ты придумал! – Теперь уже Миша засмеялся. – И где бы мы эту пресловутую пленку стали искать?
– Искать нам ее не нужно, – проговорил Николай. – Ясно, что эта пленка находится…
Глава 4
Corpus delicti
17–20 мая 1935 года.
НКВД СССР
1
Что эта пленка находится теперь на Лубянке, можно было догадаться, и не имея семи пядей во лбу.
В том же самом районе Москвы находилась теперь и Анна Мельникова, помещенная во внутреннюю тюрьму НКВД: пятиэтажный кирпичный короб, пристроенный со двора к Наркомату внутренних дел. Здание тюрьмы, где и днем царил полумрак, теперь, в ночь с двадцатого на двадцать первое мая, казалось наполненной доверху агатовой чернильницей. Ни электрические лампочки в коридорах, упрятанные под проволочные колпаки, ни настольные лампы и люстры в кабинетах тюремного начальства, источавшие ядовито-желтый свет, не могли рассеять этого ощущения.