— И поэтому вы не дали добро. А ведь для вас вопрос выкупа Даши это всего лишь вопрос утреннего кофе. Что? Не понимаете? Когда вы, Прасковья Петровна с утра в своем зимнем саду пьете кофе — знаете во сколько это вам обходится? Жалование слуг, стоимость продуктов, повар-француз, деликатесы прямиком из Парижа… полторы тысячи рублей. Знаете сколько стоил выкуп Даши у помещика Трепова? Тысячу. Одну тысячу рублей. Всего лишь один раз не попить кофе с утра. Врачи говорят полезно пропускать прием пищи, Прасковья Петровна.
— Если бы ты сказал, что тебе нужна служанка — я бы помогла тебе, Никанор. Но ты сказал, что собираешься жениться на ней!
— Знаете, чего я вам не могу простить, Прасковья Петровна? Того, что вы, зная о моих чувствах к ней — дали понять Трепову, что она для меня — особенная. Ведь до этого он ее и не замечал. Но после того, как ему доложили, что Лопухин-бастард интересуется некой скромной девушкой, а она ему принадлежит… именно после этого он и решил с ней позабавится. Ведь что ему сделают за это? Да ничего. Вот ничего и не сделали.
— Никанор! Ты же Лопухин! А она обычная крестьянка!
— Я тоже обычный крестьянин!
— Ты Лопухин!
— Нет, тетушка! Нет! Лопухин не мерз бы в своей холодной избе, потому что дров нет и денег на дрова нет, а хворост помещик собирать не велит. Лопухин не голодал бы каждую весну, потому что урожай не задался, не попрошайничал бы по домам, не кусочничал бы. Лопухин не сидел бы рядом со своей умирающей от чахотки матерью, умирающей просто потому, что лекарь в деревне рубль просил за лекарство! Это в городах можно к монахиням или валькириям за излечением обратиться, а в деревне если заболел и денег нет, так помирай! Кто за малую денежку был готов на все, ради исцеления матушки своей? Лопухин? Я если расскажу, на что я был готов и что я делал в первые дни как в город пошел за деньгой — так вы первая ужаснетесь и отречетесь от меня! Я — Берестовский. Никанор Берестовский. А отчества у меня и вовсе нет, как не было и отца. Потому что Лопухина Павла Константировича в качестве отца я не признаю.
— Это никуда нас не приведет, Никанор. Ты — Лопухин по факту рождения. И у тебя Родовой Дар. Да, если бы у тебя не пробудился твой Дар, никто бы тебя не заметил и скорей всего ты бы помер от голода где-нибудь на улице. Но он у тебя есть! Мы ничего не можем сделать с сотнями тысяч бедняков, такова их судьба. Однако, если тебя так уж интересует их благополучие — ты можешь им помочь. И намного легче это сделать, обладая титулом и деньгами. Хочешь выкупать девушек из долгов, лечить больных в деревнях, раздавать хлеб на улицах — да пожалуйста! Зачем вот это⁈ Зачем калечить валькирий и мятеж поднимать⁈
— Зачем? Да затем, тетушка, что поздно вы спохватились. Матушку мою, умершую от туберкулеза в холодной хижине уже не воскресишь. Дашу, которую ее хозяин бросил в лесу умирать после того, как снасильничал с толпой своих гостей — тоже не поднимешь. Это ведь только с богатыми людьми рядом всегда целители есть и валькирии рядышком где-то. И справедливости в этом мире не сыскать, если только не делать ее самому. Знаете, а ведь такой же разговор у меня уже был. Почти такой же. Оправдания, оправдания, оправдания. Потом — просьбы. Слезы. Стояние на коленях. Мольбы о пощаде. К сожалению, Трепов не смог вспомнить всех гостей, которые решили поучаствовать в этой забаве. Хотя очень старался. — он встает и отходит от кресла, смотрит в окно, заложив руку за спину.
— Сперва я хотел, чтобы вы все страдали. — задумчиво говорит он: — так же как моя мама. Так же как Даша. Так же как я. Как сотни тысяч бедняков по всей стране. Но сейчас я вижу, что это не та цель, к которой надо идти. Моя цель не в увеличении страданий, а в справедливости. Потому я не мучал помещика Трепова долго, хотя он заслужил всех страданий, какие только могла придумать камрад Лобова. А она изобретательна в этом, в свое время служила в СИБ, в подразделении, которое раскалывает любого. Но… нет. Он умер и почти не мучался. Тетушка, разве вы не видите, что моя задача — это светлое будущее для всех? Вы, конечно же, умрете, но остальные…
— Это все из-за Даши? Никанор, я уже сказала, что сожалею… если бы я могла вернуть время вспять…
— Но вы не можете. Вы — не можете. А мне нужна кровь дома Лопухиных, больше крови. Ведь иначе «Праматерь Евдокию» не пробудить, верно? — в руке у него появляется скальпель.