— Володя, запомни это раз и навсегда, заруби на своем симпатичном носике — никто и никогда не имеет права встать против меня вот так. Никто. По крайней мере — не один из смертных. — она скрещивает руки перед собой: — к счастью, ты бессмертен и неуязвим, так что сейчас я выдам тебе такую порцию оплеух, что ты в будущем вторнике окажешься. — ледяная тьма вспыхивает и вот я уже лечу вниз — кувырком! Рядом со мной взмывает в воздух Лан, но ее легко отбрасывает в сторону Ай Гуль — одним жестом, не мешайся, мол, взрослые разговаривают.
Едва успеваю встать, как на меня обрушивается ледяная глыба размером с айсберг, о который разбился «Титаник». Меня вбивает в землю, в глазах темнеет. Разбиваю глыбу кулаком и выпрыгиваю из ямы в земле. Огромная ледяная палица — сметает меня в сторону, впечатывает в ледяную стену, а сверху — пришлепывает ледяным молотом. Бац, хрусть, хрясь! Чувствую себя шариком для пинбола, в таком вот огромном ледяном автомате для пинбола, отовсюду на меня обрушиваются удары, меня швыряет из стороны в сторону, вверх, вниз, везде и повсюду!
— Запомни это раз и навсегда, Володя! Никто! Слышишь⁈ — раздается голос моей кузины и меня снова подбрасывает вверх выросшими из-под земли кольями, сверху — падает глыба иссиня-белого льда. И еще раз. Ледяной молот, булава, стенка, глыба, и так по кругу. Вверх, вниз, в сторону, везде и нигде. Мир превращается в череду стоп-кадров. Вот серьезное лицо Ай Гуль, ее губы сжаты так что осталось только ниточка, ее лоб разрезает вертикальная морщинка между сведенных бровей, ее глаза — залиты ледяной тьмой. Вот лежащая на земле барышня Лан, у нее что-то с ногой, она отрывает полоски ткани от подола и споро перевязывает ее. Вот и монастырские ворота, стоящие у них черные валькирии бесстрастно стоят с направленными в нашу сторону зашитыми глазницами. Вот — снова и снова — летящая на меня земля, перемешанная со снегом.
Я встаю на ноги и выбираюсь из ямы, в которую меня вбила любящая сестра.
— Все сказала? — интересуюсь я у нее: — пар спустила? Дашь мне наконец делом заняться, или мне придется тебя отшлепать?
— Только посмей! Дело государственной важности!
— Когда тебя интересовали дела государственной важности. — машу рукой я: — и для меня дела моей семьи — важнее чем вся эта ваша дурацкая Империя и триста лет правления дома Романовых. Чума на оба эти дома. Меня вот что интересует — с каких пор моя младшая сестренка посчитала себя достаточно взрослой, чтобы бросить мне вызов? Я, конечно, займусь всем этим спасением Империи и граждан ее населяющих — как только все по местам расставлю. Вот поймаю тебя сейчас и отшлепаю хорошенько, а потом можно уже будет и делами заняться.
— Уваров!
— Для тебя, дорогая — старший брат Володя. Только так. Достала ты меня своими выкрутасами. — и я развожу руки в стороны: — потом не жалуйся.
«Свѣтскіе хроники»
Мадамъ Ч., такъ называемая хозяйка Чайна-тауна, приноситъ свои искренніе соболѣзнованія госпожѣ А., которая изволила третьяго дня играть въ маджонгъ у нея въ игровомъ домѣ и убѣдительно проситъ госпожу А. болѣе не сжигать игровые дома, потому что это отразится на дѣлахъ торговыхъ. Повѣренный мадамъ Ч., адвокатъ Илларіоновъ, представитель Адвокатской Палаты «Берштейнъ, Берштейнъ, Берштейнъ и Илларіоновъ» — заявилъ редакціи что мадамъ Ч. глубоко раскаивается въ томъ, что пустила госпожу А. на порогъ игрового дома и готова выплатить разумную компенсацію съ условіемъ того, что госпожа впредь откажется отъ посѣщенія заведеній мадамъ Ч.
Глава 30
— Все-таки до чего мне повезло с супругой. И красивая, и умная, и целитель, — говорю я переворачивая очередную валькирию. Контуженные ударной волной они едва шевелятся, давая возможность приблизиться и начать исцеление. Я осторожно поддеваю кончиком ножа суровые нитки, стягивающие веки и радуюсь про себя, что Никанор со своими союзницами не стали заморачиваться и каждый шов отдельно стягивать, они зашивали плоть как стеганное одеяло — одной нитью, а значит разрезав в одном месте уже можно вытянуть всю нить.
— Ты правда так думаешь? — рядом со мной опускается на колено полковник от инфантерии Мария Мещерская, моя любимая жена. Чуть выждав, пока я уберу все нити, она кладет руку на грудь валькирии, и та выгибается в ярко-золотистом свете исцеления. Открывает глаза, оглядывается вокруг и неуверенно — улыбается. Щеки все еще впалые, кожа — бледная, но она уже улыбается миру. Чувствую себя немного неловко при мысли, что эта вот девушка с золотыми волосами и пронзительно-синими глазами — сейчас была бы просто очередной ледяной глыбой. Девятая Казнь Египетская врагов от союзников не отличает, как и моя кузина.