Как можно ее остановить? Возможно ли это? И… я вдруг вспоминаю свою схватку с Демоном.
Клинки срываются с места и я вижу, как они летят, как они пронзают мою плоть и как в стороны брызжет моя кровь — все словно в замедленном кино, словно все вокруг замерло и сейчас во всем мире есть только я, она и клинки между нами.
Перед глазами проносятся мои дни в этом мире — и валькирия Цветкова и смешной Пахом со своим вечным термосом, в котором он носит для меня кофе с коньяком, лихой гусар фон Келлер, полковник Мещерская — строгая, затянутая в мундир, со вертикальной морщинкой между бровей и она же — совсем другая, совсем рядом, ее белая плоть и легкая, игривая улыбка, когда она тянется ко мне, закрывая глаза. Мещерская на поле боя — сильная, уверенная в себе, решительная и смертоносная. Мещерская в момент нашего первого поцелуя, как будто поднявшая свое забрало в тяжелой броне, наконец открытая миру, робкая и стеснительная.
Глупо. Умирать от руки кицунэ. Непонятно почему. На полигоне ЕИВ Академии за городом. Глупо и жалко. Неужели и вправду, люди — самые низшие существа в Девяти Мирах? Можно это отрицать, можно не признавать и бороться, но вот она, суровая реальность — я лежу в снежной пыли, забрызганный красным, истекающий кровью, а она — стоит.
Не один и не два раза я видел, как это происходит в кино, как главный герой находит у себя силы и встает наперекор всему, даже если он избит, даже если он умирает. Встает и побеждает. Но я уже вставал — и не один раз. Каждый раз она роняет меня наземь, и делает это не прикладывая никаких усилий. У меня больше нет сил. Кружится голова. Процесс будет продолжаться пока я не умру, так обещала она и так и будет.
Я закрываю глаза. Пришла пора признать свою смерть. Пришла пора признать свою смертность, то, что я — конечен. Я — умру. Все. Отдых. Нужно ли помолиться перед смертью? И кому? Нет, я не буду молится. Зачем. Хватит бороться с неизбежным, я уже мертв.
Маранасати, медитация о смерти, о ее неизбежности и проживании. Книга Мертвых, осознанность смерти, вопросы и размышления Атиши. Вот он я, лежу на грязной, бело-красно-черной арене полигона и клинки-бабочки разрывают мою плоть. Я умер. Каягата-сатти-сутта говорит о девяти стадиях медитации над собственным трупом, и я вижу все их. Первая стадия, мое тело опухло, пальцы превратились в сосиски, глаза вылезли из орбит, живот вздулся, кожа посинела, отовсюду вытекает гной. Вторая стадия — поедание стервятниками, шакалами и червями. Третья — скелет с плотью, измазанный кровью, удерживаемый сухожилиями. Четвертая, пятая, шестая, седьмая, восьмая… и наконец девятая. Я прохожу их все.
Я продолжаю лежать и тело начинает разлагаться, его поедают черви, оно высыхает под палящим солнцем и мокнет под проливными дождями, белеют кости. Я вижу, как змея проползает через глазницу, как сменяются года, десятилетия, столетья, эпохи, эры. Как солнце взрывается, а потом тухнет, как вся Вселенная прекращает свое существование… меня больше нет. Нет как человека, как личности, неважно все, что когда-либо волновало и трогало меня. И когда все это исчезает — остается только одно.
Я открываю глаза. Я уже умер. Значит нет смысла беречься. Нет смысла прятаться и выжидать, нет смысла более беречь силы и рассчитывать на будущее. Будущего нет. Нет прошлого. Есть только здесь и сейчас. Я сжимаю пальцы в кулак.
— Ты еще жив? — поднимает бровь кицунэ: — что же, тогда… — она не успевает закончить фразу, она уже летит в трибуны вокруг арены, пробивая поставленный щит и ломая деревянные скамейки. Грохот! Пыль!
— Нет. Я уже умер. — сообщаю я, стоя на том самом месте, где она стояла только что. С моего кулака на грязный снег арены капает кровь. И она не моя.
— Тск! — из облака пыли и деревянных обломков вверх взмывает она, платье на ней окончательно разорвано, глаза мечут молнии, а из уголка рта стекает струйка крови: — какой в этом смысл, Уваров? Ты все равно умрешь!
— Смысла нет ни в чем. — отвечаю я: — я умру и ты тоже. Солнце умрет. Вселенная закончится. Меня это не волнует. Есть только моя воля. Во всей Вселенной это единственное что имеет значение.
— Твоя воля? — она открывает рот, но я вижу все. Все вокруг. Время останавливается, и я срываюсь с места, прыгая вверх и вот уже моя рука касается ее горла. Звук догоняет меня, и мы с ней вместе — падаем вниз, только я вбиваю ее спиной вниз прямо в мерзлый грунт! Грохот! Снежная пыль и комки мерзлого грунта разлетаются во все стороны!
Я не собираюсь ей отвечать. Слова уже ничего не решат здесь и сейчас. Я уже принял неизбежность происходящего. Все будет продолжаться, пока я не умру, верно? Но у меня есть что донести ей перед смертью. Не словами, но делом.
Обрушиваю на нее сверху удар кулаком. Она закрывается клинками-бабочками, но мой кулак ломает хрупкие лезвия, одно, потом другое. Снова удар. Я вкладываю в них все тело, всю свою силу. Жалости нет, сомнений нет, ничего нет, кроме моей воли к победе. Клинки втыкаются мне под ребра, в грудь, в шею, но я продолжаю наносить удар за ударом, не обращая внимания на боль. Еще удар! Наконец он достигает цели и я чувствую, как трещат кости черепа под моим кулаком! Ничто на свете сейчас не может остановить меня!
Наконец я останавливаюсь. На месте головы у лисицы — мокрое месиво из крови и плоти, из переломанных костей. Неужели все?
Я падаю набок и клинки, которые пронзили мое тело — исчезают, растворяясь в воздухе. Время умирать. С такими травмами не живут долго, а целителей рядом нет, правда есть надежда, что…
— Среди всех существ во всех Девяти Мирах нет созданий более низших чем люди. Так сказано в книге Девяти Миров. — раздается голос совсем рядом. У меня нет сил скрипнуть зубами или выругаться. Я сделал все, что мог и у меня нет сил даже удивляться. Действительно, такая разница в силе…
— Но это не все, что сказано там. Если читать дальше, то найдутся и такие строки — «однако среди всех существ во всех Девяти Мирах — люди способны на удивительные вещи. Они могут превзойти свои ограничения и стать теми, кем они захотят — не все, но некоторые из них.» — на мою грудь ложится узенькая, смуглая ладошка и сияет зеленым светом, излечивая раны и вытягивая боль из груди.
— Ты просил меня научить тебя чему-нибудь. — говорит кицунэ, сидящая рядом и прижимающая свою ладонь с целительным светом к моей груди: — я научила тебя превосходить свои лимиты. Это долгий путь, а сегодня ты сделал первый шаг. Однажды ты превзойдешь меня — если только не свернешь с этого пути. Однажды я смогу сказать Небожителям — это мой ученик и сказать это с гордостью.
— Вот как. А как же твое слово? — говорю я, чувствуя, как боль уходит и необычайная легкость наполняет тело: — ты же говорила, что…
— Процесс будет продолжаться пока ты не умрешь. — серьезно кивает головой она: — раз начавшись, процесс не будет останавливаться. Теперь ты будешь обучаться даже во сне. Твое тело выдержало начальную инициацию, ты преодолел свои ограничения, и теперь — ты будешь расти все время. Учиться все время. Развиваться все время. Пока не умрешь.
— Вот как. А я думал ты совсем с катушек слетела и решила меня всерьез убить…
— Да ты что. И куда я потом? В глушь к разбитому чайнику? Тобой, кстати, разбитому. Ты, кстати, знаешь, что учителю полагается за уроки платить? Тысяча рублей с тебя! — складывает руки на груди лисица и я закашливаюсь от такой наглости.
— И нечего кашлять, я тебя вылечила, не должно у тебя крови в легких остаться. Симулянт.
— Ты! Совсем с ума сошла! Дура! — на кицунэ налетает Ай Гуль и начинает ее колотить сорванной с головы меховой шапкой: — ты! Чтоб тебя! Я чуть с ума со страху не сошла! Клятый демон! Чтоб твою мать демоны драли! Я тебя!
— Успокойся, женщина! — отбивается кицунэ: — ничего с твоим драгоценным братом не случилось!
— Еще бы случилось! Неделю тебе курятины не видать! Мотоцикл в салон верну! Книжки все твои разорву!
— Гулечка, успокойся… — тянет ее за рукав назад вездесущий Сандро: — погоди ты! Все же в порядке…