— По моим расчетам эта Империя пока не собирается разваливаться, хотя судя по тому, что в газетах пишут о Японии и нарастающем напряжении на границе — может быть грядет война. — отвечаю я: — а война обострит социальные конфликты. Экономика опять-таки. Если все пойдет по той же накатанной колее… свое войско действительно не помешает. В любом случае мне нужно узнать, как именно валькирии получаются. Все, что в монастыре показывают — это обманка для туристов и проверяющих.
— Я не разбираюсь в делах людских, — говорит лисица, поднимая воротник и пряча лицо в мех: — однако эта скромная лиса рекомендовала бы тебе обзавестись всей поддержкой, которую ты только можешь собрать. Друзья, родственники, преданные тебе лично войска, связи, деньги — в ближайшее время тебе может потребоваться все это. Я не знаю насчет войны и социальных конфликтов, но вот интригой и заговором в воздухе не просто пахнет, а уже воняет. В Хань такие вот ситуации обычно заканчиваются торжеством одних и чередой казней для других. Мучительных казней. И не только для тех, кто у руля стоял, но их семей, детей, родителей, всех родственников и домочадцев, вплоть до слуг и домашних животных. В это время самой мудрой политикой будет не вмешиваться в политику вовсе и попытаться обзавестись друзьями и с той и с этой стороны. Твоя кузина вовсе не такая уж и глупая… для человека, конечно же. Она чувствует, куда ветер дует.
— В ее чутье я и не сомневался. Кстати! А как ты смогла ее так легко вырубить там, на полигоне? У нее же защита от ментальной магии!
— Защита. Вот тебе еще один урок, Уваров — что такое умная защита? Щит работает не просто против ментальной магии, потому что магия всякая бывает, например благословление на силу и скорость — тоже ментальная магией у вас считается. — фыркает лисица: — вот и работает этот щит не против любого воздействия, а только против такого, что вред нанести может.
— Стоп. Так твое воздействие не наносило ей вред?
— Какой вред может нанести несколько минут здорового сна? Твоя сестра постоянно не высыпается, всегда взбадривает себя магией, ее организм в ужасном состоянии, так что заклинание восполнения силы во время сна он воспринял как благословение. — говорит она и только в ее глазах проскальзывает лукавая искорка: — так что я не понимаю все эти «она на меня напала». Спать надо хотя бы по шесть часов в сутки, а не на ассамблеях пропадать и кофе литрами с утра хлестать, напополам с заклинанием бодрости.
— А ты иезуитка, — говорю я с невольным восхищением: — чего и ожидалось от девятихвостой лисицы-оборотня, коварной и хитрой.
— Эта скромная лисица недостойна таких комплиментов. — склоняет голову Акай: — но мне приятно. Если сможешь узнать кто скрывается за псевдонимом одной писательницы — я тебя еще и не такому научу.
«Сборникъ занимательныхъ исторій отъ Асторіи Новослободской въ мягкомъ переплетѣ и съ картинками».
— Пожалуйста, помогите мнѣ! — съ такими словами на трепетныхъ устахъ дѣвица Антуанетта ворвалась въ полицейскій участокъ, съ замираніемъ сердца и прижатыми къ груди руками: — никто, кромѣ васъ не сможетъ помочь мнѣ сейчасъ!
— Да на васъ лица нѣтъ! — вскочилъ со своего мѣста молодой и высокій полицейскій, съ пріятными чертами лица и небольшой, аккуратной бородкой. Его мускулистые руки помогли дѣвицѣ Антуанетте присѣсть на стулъ, и онъ тутъ же принесъ ей чашечку горячаго кофею.
— Разскажите, что съ вами приключилось и я постараюсь вамъ помочь! — сказалъ онъ и сердце богобоязненной дѣвицы дрогнуло. Она поняла что сейчасъ находится въ безопасномъ мѣстѣ, тамъ, гдѣ её выслушаетъ другая христіанская душа и не осудитъ. Дѣвица Антуанетта разрыдалась, а полицейскій галантно предложилъ ей свой платокъ.
— Вотъ-съ, сударыня, — сказалъ онъ: — полно вамъ убиваться. Разскажите всё какъ было.
— Я… мнѣ стыдно, сударь. — выдавила изъ себя признаніе дѣвица Антуанетта: — ибо дѣяніе сіе непристойно, хоть и не по моей волѣ произошло!
— Прошу васъ! Ежели это не по вашей волѣ произошло, то и тѣни на вашу честь бросать не должно! И никто васъ не осудитъ! — съ пыломъ заявилъ молодой полицейскій, покраснѣвъ, едва услышавъ слово «непристойно». Его глаза жадно ощупали фигуру дѣвицы и мускулистые руки дрогнули въ предвкушеніи.
— Но… мнѣ стыдно! Сударь, это такъ непристойно!
— Вамъ не должно быть стыдно! Вы не хотѣли этого! Что же съ вами приключилось? Кто-то подглядывалъ за вами въ баняхъ? Во время переодѣванія? Погладилъ по платью сзади въ театральной очереди? Сдѣлалъ непристойное замѣчаніе о вашихъ ножкахъ?
— Нѣтъ. Меня изнасиловали десять человѣкъ, изъ которыхъ одна дѣвица! — разрыдалась Антуанетта: — вотъ! Я же говорила, что это непристойно и вы меня осудите!
— Какой ужасъ! — вспыхнулъ молодой полицейскій и вскочилъ на ноги: — но, сударыня, никто васъ не осуждаетъ! Эти негодяи надругались надъ вами противъ вашей воли! Какъ они посмѣли! Я обѣщаю вамъ, полиція найдетъ всѣхъ и каждаго изъ нихъ!
— Не надо всѣхъ… — потупилась дѣвица Антуанетта, которая терзала измятый платокъ въ своихъ рукахъ: — не надо всѣхъ. Мнѣ бы найти втораго, четвертаго и дѣвицу… остальные мнѣ не понравились…
Глава 24
Глава 24
Она бежала по столичным улицам, легко перепрыгивая через лужицы — сегодня было тепло и снег таял на темных камнях мостовой. Ноги несли ее сами собой, вперед, вперед! Она бежала и сперва даже напевала себе под нос что-то донельзя легкомысленное, то ли из оперетты «Баядерка и Султан» то ли из песенки, которую с утра бормочет себе под нос Владимир Григорьевич, напевала, пока не спохватилась и не одернула себя. Нельзя же так, она взрослая, она уже большая и она — защитница всех граждан Империи. И напевает, как девочка. Спохватилась и даже осмотрелась по сторонам — не заметил ли кто. Но столичные улицы жили своей жизнью, на углу стоял торговец горячим сбитнем со своим лотком, рядом с ним крутился какой-то попрошайка в дырявом картузе и сапогах, явно на вырост. Мальчишка-разносчик размахивал газетой и кричал что-то о провокации на границе со стороны Японии, забастовке оружейных заводов и скандале в высоком семействе Волконских. Кучка юных гимназисток в своих одинаковых, серо-синих капотах, румяные и постоянно чему-то улыбающиеся — стояли тут же, лакомились горячим сбитнем, похожие на стайку райских птичек. Навстречу ей попался торопливо идущий куда-то военный в форме поручика от инфантерии, он окинул ее взглядом и козырнул в ответ на ее приветствие.
— Стой! Куда бежишь, милочка! — окликнул ее торговец и протянул пирожок, завернутый в вощеную бумагу: — на вот. Угощайся, пока горячее. С пылу, с жару, старуха моя напекла. С ливером и кашей, вкуснотища.
— Ой! — сказала она и полезла в карман: — вот! Десять копеек.
— Да убери. — улыбнулся торговец и пригладил свои усы: — на вас, сестрички, и посмотреть приятно! Всегда такие ладные, да бравые. Жаль, что вы монашенки, ей-богу женился бы на тебе!
— Дядько! Ну вы скажете! — одна гимазистка смеется, прикрывая рукой рот: — что вы говорите!
— Тили-тили, тесто дядько и валька — жених и невеста! — подхватывает вторая и дергает свою подружку за рукав: — Наташа! На факультет опоздаем!
— Детей крестить приглашайте! Мы побежали! Спасибо, дядьку! — машет рукой румяная гимназистка и стайка барышень убегает, сопровождаемая взрывами смеха и хихиканьем.
— Смешинка в рот попала. — качает головой продавец, глядя им вслед: — ну да, дело молодое, оно и понятно. А ты свои деньги убери, красотка, твоя сестренка в восемьдесят девятом под Измаилом из-под артиллерийского обстрела на себе вытащила, да ногу исцелила. Кабы не она, так я бы сейчас на деревяшке прыгал.
— Спасибо, дядьку! — она прижимает теплый сверток из вощеной бумаги к груди: — очень большое! Я очень тороплюсь, а так бы послушала обязательно.