Потому что что-то действительно было не так.
Грелея не было на красильне. Ноэ встретил взволнованный дядя Грелея и рассказал, что мальчик увидел зарево со стороны бедных кварталов и сбежал. Прошло уже несколько часов, а ни на красильню, ни к дому он так и не вернулся.
Тогда Ноэ прошёл весь путь от красильни до трущоб и обратно. Потом обошёл всё вокруг лишь затем, чтобы убедиться, что Грелея нет вообще нигде, как и каких-либо его следов. Последние если и были, то их начисто смыло дождём. Потом к Ноэ присоединился Лени, и они упорно проискали Грелея до самой ночи, пока не стало темно, а на небе не взошла тусклая половинчатая луна. Тогда они вернулся к Хейвер.
Она не заплакала, даже сказала спасибо. А потом оглянулась так потерянно и испуганно, словно видела этот огромный чужой мир в первый раз и боялась, что это небо, едва держащееся на крышах оставшихся домов, вот-вот её раздавит. Ноэ тоже отчего-то показалось, что это и вправду может случиться.
— Первые несколько ночей самые сложные, потом становится немного легче, — вдруг сказал ей Лени таким тоном, что Ноэ стало больно. Вспомнилась зима, холодная, пустая и бесконечная. Вспомнился дом, который вдруг, буквально в одно мгновение, тоже вдруг стал холодным, пустым и бесконечным. Заснеженная могила, ночь и тишина. И ничего больше. Потому что этого самого «больше» уже не существует. Это были не его воспоминания, но Ноэ это не удивило. Самые яркие или болезненные моменты жизни они с Лени делили на двоих, и становилось легче.
Горе Хейвер, к несчастью, сваливалось на неё целиком и полностью. Ноэ казалось, что она выдержит, но доверять этому чувству безраздельно всё равно не хотелось.
— Тебе есть где переночевать? — заботливо спросил Лени, накидывая на плечи Хейвер плащ. Действительно становилось прохладно. Мысленно Ноэ отметил, что, когда дело касается помощи людям, от Лени куда больше толка, чем от него.
Хейвер долго стояла молча, судя по лицу перебирала варианты, точнее, отметала. И когда, отбросив, судя по всему, последний, она собиралась соврать что-нибудь, Лени её перебил.
— У нас есть друзья, которые сейчас живут в доме неподалёку, чуть дальше в заброшенных кварталах, можешь пока остаться у них, — заговорил он не то, чтобы весело, но без той трагичной жалости, что часто сквозит в голосах людей, когда они говорят с кем-то, кто пережил большое горе.
— Ты видела их один или два раза, — добавил Ноэ. — Они странноватые, но как минимум на одного из них можно положиться.
— А на второго? — спросила Хейвер даже с неуверенной ноткой любопытства не в голосе, но во взгляде.
— А на второго можно не обращать внимания, — ответил Лени. — По крайней мере попробовать.
Идти оказалось совсем недолго, от силы минут десять-пятнадцать. Ночь стояла тихая, безветренная и тёмная, но Ноэ всё равно настороженно озирался по сторонам. Не хотелось, чтобы кто-то узнал об укрытии Гензаи и Лайта, всё же они были чем-то вроде козыря в рукаве. Но ради безопасности и спокойствия Хейвер стоило рискнуть.
Гензаи встретил их на пороге покосившегося с виду совершенно нежилого дома. Он настолько слился с густой тенью навеса, что Ноэ не заметил бы его даже подойдя вплотную, если бы Гензаи не вышел им навстречу.
— Ты нас ждал? — удивился Лени.
— Не совсем, — Гензаи быстро оглядел пространство за их спинами, — скорее, не исключал возможности вашего появления.
— У вас есть, где разместить ещё одного человека? — перешёл к делу Ноэ.
— Там есть диван, — Гензаи неопределённо кивнул куда-то в сторону тёмного дверного проёма, — и с этого момента он полностью в распоряжении юной леди.
— А до этого момента? — с интересом спросил Лени, подталкивая неуверенную Хейвер в сторону входа.
— А до этого момента на нём должен был спать Лайт, но этот придурок где-то шатается, так что сам виноват, — бросил Гензаи, продолжая внимательно оглядывать улицу. — И вообще не толпитесь у входа, создаёте слишком много шума.
И Хейвер тут же юркнула в дом, словно по команде. Видимо, рефлекторно. Но уже через полминуты аккуратно выглянула и тихо спросила:
— А что, если Лайт вернётся и…
— Поспит на полу, — оборвал её Гензаи, — или вообще не будет спать, это чудовище ещё и не такое переживёт.
***
— Ты многого не понимаешь в этом мире, Элис, и в политике тоже, — Верника смотрел на неё как на маленького ребёнка, который жалуется ему на то, что сказка, которую он читал, закончилась плохо. Элисия была готова убить его за один этот взгляд.
— Политика? По-моему это называется равнодушие, ну знаешь, когда ты позволяешь кому-то приходить на свою территорию и творить на ней, что вздумается, — Элисия криво улыбнулась, и протянула замёрзшие руки к огню. Её всю трясло от холода. Но пламя очага почему-то не грело.
— Хочешь сказать, что я плохой президент? Что я неправильно управляю своим городом? — Верника стоял у неё за спиной и Элисия чувствовала его колкий взгляд, но упорно отказывалась поворачиваться.
— Я не просто хочу, я это уже сказала, — огрызнулась она, поднося руки всё ближе к огню.
— Что ж, твоё право, — Верника наклонился ближе и понизил голос почти до шёпота. — Только позволь напомнить, что мы сейчас всеми силами пытаемся договориться с Оракулом, единственным, кто хоть как-то контролирует чайлдс, о перемирии. И я разве что на колени перед ним не становлюсь. Если мы вступим в открытую схватку с войсками кого-нибудь из чайлдс, это может привести к началу войны.
Голос Верники, всё больше напоминавший тихо шипение змеи, заполнил опустевшую от усталости голову Элисии. Ей казалось, что она тяжело больна, ей казалось, что у неё озноб, что она бредит, что и Верника, и всё, что случилось до их разговора лишь плод её обезумевшего воображения.
Она поднесла руки ещё ближе. Огонь до сих пор не грел.
— То есть ты решил пожертвовать десятками…
— Чтобы спасти тысячи. Это простая математика, Элис, — комната расплывалась в глазах, голос Верники раздавался словно бы отовсюду. — Видишь, если использовать голову по назначению, всё становится предельно ясно и просто. И… бездна! Да что ты такое творишь?!
Он резко дёрнул её за руки, оттянув их от огня и почти заведя за ей спину, так что Элисия зашипела от боли. Этот поступок её возмутил. Она дёрнулась, попыталась вывернуться, но поняла, что у Верники на редкость крепкая хватка, а ещё, что ладони почему-то сильно саднит.
— Ты бы сразу их в очаг запихнула прямо по локоть! Зачем мелочиться? — Элисии сначала показалось, что это говорит кто-то другой. В смысле не Верника. Слишком по-человечески взволнованным, шокированным и раздражённым звучал его голос. — Что с тобой, бездна тебя возьми, не так?
— Я хоронила семью моей подруги. Примерно полчаса назад, — ответила Элисия почти спокойно, а потом, а неё вдруг нахлынула злость. Она одним сильным рывком высвободила руки и вскочила с софы, на которой сидела. — Так что, как думаешь, что со мной может быть не так?!
Верника промолчал. Лишь смотрел на неё спокойно и холодно, от недавних эмоций не осталось и следа.
— Иди к своему клирику. Тебе нужно залечить ожоги на руках, — пока он это говорил, Элисия уже успела развернуться, дойти до двери и даже распахнуть её сильным пинком, руки-то болели. Последние слова Верники настигли её в дверном проёме: — Заодно можешь рассказать ему, какой я ужасный.
***
Где-то не так далеко вниз по улице, дальше от пустыни, но ближе к сердцу трущоб, пожар ещё не стих. Огонь шипел и щерился на небо зло и голодно, перескакивая с одного мокрого полена на другое. Вода тоже шипела, пенилась и вскипала, но куда спокойнее. Ей вовсе незачем было так злиться, ведь очевидно — победа рано или поздно будет за ней, так же как очевидно и то, что огню не выжить.
Тому, за кем шёл Лайт, тоже, скорее всего, не выжить. Он тоже шипел и щерился, зло сверкал красными глазами в окружающей темноте, но сделать ничего не мог. Всё же чайлдс не так уж и сильны, когда ты сам не безоружен.
— Ну, может, хоть напоследок что-нибудь скажешь? — спросил Лайт, холодно глядя на чайлдса.