«И дала бы мне подумать в тишине» – подумал Бэн, но вслух больше ничего не сказал.
Поморщившись, девушка всё же замолчала и, откинув голову назад, прикрыла глаза. Последние силы оставляли. Прерывисто застонав, Эрика просто потеряла сознание, наконец-то погружаясь в блаженную мглу, позволяющую забыть о боли физической и душевной.
Запах физраствора, гудение звука на одной ноте, не меняющего ни тональности, ни громкости.
Каждый раз приходя в себя, парень вновь и вновь ощущал этот запах, слышал этот звук и чувствовал Боль.
Боль сопровождала его везде: и во мраке забытия, и в ясном сознании она не отступала ни на шаг, словно липкая паутина, опутывала всё тело, не уменьшаясь, скорее возрастая.
Порой в поле зрения попадало лицо мужчины преклонных лет. Рассмотреть подробности не удавалось, как ни напрягал зрение, пока мог напрягать зрение...
Кислота на открытую рану: проверка нервной деятельности, простой эксперимент для ученого, работающего с подопытным образцом.
Боль на грани возможного, вынуждающая тело выгнуться в цепях, надежно сдерживающих его. Крик, звук которого на мгновение перекрыл протяжность единого звука, заполняя всё помещение лаборатории, вырываясь сквозь неплотно закрытые двери в коридор, теряясь где-то среди его поворотов, растворяясь в безмолвии здания.
Ввести вещество, после еще и еще, пока подопытный не начнет биться в судорогах. Хладнокровно подсчитать результат.
Это ведь не человек. Карандаш невозмутимо касался бумаги, делая отметки, пока на столе не затихал хрип. Это лишь подопытный материал.
Человек не выжил бы, получив в спину пулю. Человек не смог бы продолжать функционировать.
Человек, но не подопытный материал.
В следующий раз, когда парень открыл глаза, что-то изменилось, к запаху медикаментов примешивался тонкий аромат дорогих духов.
Когда удалось сфокусировать зрение, даже боль на мгновение отступила.
Вместо привычно-безразличного лица старика, он увидел женщину. В том кошмаре, в котором он оказался ее мягкая улыбка, ангельски прекрасное лицо и почти нежный взгляд произвели неповторимое впечатление.
Казалось, это ангел спустился с небес...
Казалось.
– Он пришел в себя, доктор, заканчивайте и предоставьте мне отчет, я хочу ознакомиться с ним и лично преподнести Мастеру.
Нежное прикосновение женской ладошки к щеке казалось более болезненным, чем удар. Яд, путающийся со сладостью этого голоса проникал в душу, жаля острым разочарованием пока мир вновь не скрылся за пеленой боли, когда лица коснулась сталь очередного прибора, лишая парня возможности видеть своих мучителей.
Что превращает человека в зверя?
Гниль души, низменность инстинктов... Всё может быть, но, когда сознание просто тонет в яркой вспышке нечеловеческой боли, человек погибает, теряет личность, теряет себя.
И только затихающий крик, последний человеческий крик в безразличной тишине коридоров.
Крики людей заглушали треск огня. На улице царило оживление. Паника, охватившая жителей соседних домов, казалось была материальна. Стоило протянуть руки и она увязнет в смеси страха, боли и паники.
– Надо же, как не справедлива судьба. И как жесток и жаден огонь. – Мастер усмехнулся и надвинул шляпу на глаза.
Сейчас он был одним из зевак, собравшихся посмотреть на то, как горит, некогда величественный, особняк. В то же время он был единственным, кто слышал звуки выстрелов, заглушаемые людским гомоном и треском пожара.
– Кто-то попытался бежать. – пугающе весело произнес он, оборачиваясь к женщине, стоящей чуть поодаль от него. Не громко, но она его услышала. И даже не вздрогнула.
Лишь уголки губ чуть дернулись, словно она старалась сдержать улыбку.
Прекрасна в своей холодности, она была самым лучшим и самым опасным из его творений.
Усмехнувшись, Мастер перевел взгляд на пылающий особняк.
Прекрасное и завораживающее зрелище.
Где-то каркнул ворон.
Мужчина усмехнулся и подошел немного ближе к горящему зданию. Лицо тут же обдало жаром, но он не обратил на это никакого внимания.
Достав из кармана пальто белую пешку из слоновой кости, он бросил ее на тротуар перед домом и, развернувшись, направился прочь.
Нужно было возвращаться.
Поместье горело.
Он сделал свой ход.
– Да начнется игра. – тихо произнес Мастер, бесшумной тенью скользя по пустынной улице.
Следом за ним, на почтительном расстоянии шла она, его Муза, мужчина ощущал ее присутствие.
– Что же, Бэнжамин Хилсвальд, теперь твой ход.
Кого-то время лечит, кого-то лишь утверждает в определенных эмоциях и планах.