И тут произошло то, что должно было произойти, когда трое пьяных мужиков берутся не за свое дело. Шура потянул за один из ящиков, решив, что картонные коробки спрятаны за штабелем деревянных ящиков, для обмана покрашенных в цвет хаки.
Ящик оказался тяжелым, и Шура уперся коленом в штабель, потянул за ручку. Ящик вывалился, ударил ему по ноге, наделал грохота. А за ним, так же грохоча, поднимая невероятный шум, рухнуло еще несколько военных ящиков.
Загремел металл.
Петрович стоял, высоко подняв зажигалку. Прямо у ног россыпью лежали патроны, из одного ящика выпали гранаты без запалов.
– Мать твою… – пробурчал Петрович, жадно хватая воздух.
Охранники с пистолетами уже пробегали мимо вросшего в стену Пашу. Один из них его заметил – последний. Он, было, пробежал два шага, но тут же замер.
Его товарищи уже скрылись за углом. Охранник медленно обернулся. Паша моргал, его лицо напоминало каменную маску, кроме ресниц на лице ничего не шевелилось.
Удар охранника был неожиданным.
Рифленый башмак со шнуровкой со свистом рассек воздух, и охранник резко и точно нанес удар Паше в пах. Верхняя половина тела грабителя отделилась от стены, Паша вначале переломился, затем ойкнул и еще несколько секунд напоминал откидное сиденье в тамбуре вагона, у которого сломалась пружина. Второй удар оказался не менее жестким, он пришелся в солнечное сплетение.
Паша ударился головой о стену так сильно, что из глаз брызнули не слезы, а снопы искр, и даже вязаная шапочка не помогла, он потерял сознание, осел под стену. Охранник быстро защелкнул на запястьях наручники, заломив руки за спину, и поволок тело на свет. Он тут же обыскал грабителя. Ничего предосудительного в карманах не обнаружил и поэтому принялся просто-напросто месить Пашу ногами.
Те,м временем в холодильнике вспыхнул свет. Шесть охранников стояли, держа пистолеты, готовые открыть пальбу. Холодильник казался безлюдным. Но кто же тогда размолотил стену, повалил ящики, разрушил аккуратно сложенный штабель?
На полу валялись патроны, гранаты, лежало несколько карабинов со связанными ремнями.
– Выходить на свет, приказываю! – крикнул один из охранников и для убедительности щелкнул затвором пистолета.
Шура с Петровичем сидели на корточках, несколько раз уменьшившись в размерах. Если бы одежда могла сокращаться от страха, да и обувь тоже, то, наверное, сейчас Петрович и его напарник Шурка выглядели бы как маленькие гномики. Мужчины переглянулись. Никому из них не хотелось принимать решение, каждый понимал, первого, кто выйдет, будут бить сильнее. Правда, второму достанется тоже, в этом не оставалось сомнения.
– Сколько их? – прошептал Шурка.
– Хрен его знает! Выгляни.
Шурка отрицательно покачал головой, затем пошевелился, и это движение неуклюжего деревенского жителя сделало свое дело. Стена ящиков начала заваливаться и рухнула. Шурка и Петрович, закрыв головы руками, сидели на полу под прицелами пистолетов.
– Руки вверх!
Руки Петровича слушаться не хотели, тем более что в одной руке была зажата граната с вывинченным запалом. То, что запала в гранате нет, Петрович от страха не сообразил.
– Руки, я сказал! – охранник помоложе осторожно приближался.
– Да я вас, б… всех взорву! – крикнул Петрович и швырнул гранату. И тут же нырнул за ящик, упал на пол, закрывая голову руками.
Охранники стрелять не рисковали. Половину содержимого складов составляли боеприпасы. Граната, прыгая, поскакала по бетонному полу и остановилась, подкатившись к одному из охранников.
– Придурки! – сказал тот.
В это время в пролом вошли двое широкоплечих мужчин, разительно отличавшихся от остальных и внешностью, и одеждой. Они выглядели так, словно только-только вышли из машины, прибывшей из Москвы. Это были люди Сундукова.
– Что тут у вас? – глядя на двух лежащих в наручниках мужчин, поинтересовались они.
– Два урода забрались.
– Не два, а три, – уточнил москвич. – Ну-ка, переверни их на спину, дай на рожи взглянуть.
Увиденное разочаровало.
– Я его знаю, это тракторист из деревни. Петрович, ты чего тут делаешь?
– по-свойски обратился он к вору.
– Да я вот… тут… с мужиками выпить… проветриться пошли… интересно стало, что тут делается…
– Для этого стену надо было ломать, да? – москвичи смотрели на задержанных, зло переглядываясь.
Приволокли и третьего грабителя с разбитым в кровь лицом. Всех троих усадили к стене, их руки сковывали наручники. Ни Шуру, ни Петровича пока не били, ждали распоряжений.
– Что вам здесь надо? Только давай начистоту! – один из москвичей присел на корточки и выпустил дым прямо в лицо Петровичу.
Петрович набрал воздух, но не решившись заговорить, со свистом дохнул водочным перегаром. Москвич отвернулся, скривил рожу.
– Ну и вонь!
В том, что все трое пьяны, сомнений не оставалось.
– Мы к Любке пошли, хотели… вы же понимаете, чего мы хотели… Она одна, а нас трое, – Петрович взялся философствовать. Охранники внимательно слушали. – Баба, она существо слабое, выпила стаканчик и с копыт. Мы детей покормили, – показывая свою сердобольность о чужих детях, тараторил Петрович, надеясь, что это смягчит вооруженных мужиков.
– Вы, значит, гуманисты, добрые?
– Добрые мы, добрые! Шура, скажи, мы добрые?
– А кто стену ломал? – спокойно спросил москвич, глядя на перепачканную телогрейку Шуры.
– Я, – признался тот.
– Хорошо, хоть признался. Впервой сюда забрались? – спросил москвич.
– Конечно! Мы бы сюда и не лезли, если бы знали, что тут такое! – поглядывая на ящики, продолжал говорить Петрович.
– Ну вот, теперь знаете. Объект стратегический, охраняется.
– Какого черта…
Один из охранников подошел к москвичу и принялся шептать на ухо.
– Это местные пьяницы. Петрович нам иногда помогал, всякий хлам вытаскивал, трактор у него.
– И что из того?
– Мужики безобидные, надо их отпустить. Накостылять немного и отпустить.
– Ты уверен, что они будут молчать?
Охранник задумался. И тут Петрович сказал:
– Мы хотели аппаратуру украсть, совсем немного, – сколько, он уточнять не стал. – Мы бы продали, деньги бы были… зарплату уже третий месяц не платят. Бес попутал, отпустите, мужики, мы ничего никому не скажем!
– И этот, по-твоему, молчать будет? Да он полстакана выпьет и на весь околоток раструбит, что здесь у нас лежит. Кончать их надо, – москвич сказал это негромко – так, чтобы задержанные не услышали.
– Нельзя же так! Мы их знаем, они местные мужики. Поговорим, попутаем…
Москвич покачал головой:
– Не за то вам деньги платят, чтобы нюни разводить. Проморгали, когда они через забор лезли, теперь и выкручивайтесь.
– Эй, мужики, – крикнул Петрович, – почуяв неладное, – вы чего?
Накостыляйте нам… Если надо что, я бесплатно поработаю, завтра пролом заложим. Вы же меня знаете, я вам никогда не отказывал.
– За бутылку и за деньги не отказывал, а задаром тебя черта с два допросишься!
– Я никому не скажу, и ребята не скажут. Мы не понимаем, что ли, объект-то стратегический! – слово «стратегический» Петровичу нравилось, он его не раз слышал по телевизору и поэтому начал вворачивать, словно это слово могло его спасти. Так верующий поминает Господа в молитве.
– Да, стратегический, – один из москвичей отвернулся, вытащил из-под куртки пистолет Стечкина, из кармана – короткий глушитель и хладнокровно принялся наворачивать его на ствол.
Местные охранники замерли. Они не ожидали такой развязки, еще надеясь, что москвич просто попугает мужиков и отпустит. Больше всего местных поразило то хладнокровие, с которым москвич проделывал процедуру, словно бы занимался этим каждый день по несколько раз.
Москвич с легкой улыбкой повернулся к пленникам и спросил: