Ключевский уклонился от того, чтобы подробно осветить государственную деятельность второго Романова, не стал анализировать события его царствования в их хронологической последовательности. Он лишь обратил внимание на то, в какой мере присущие царю свойства характера вносили разлад в его деятельность, не позволяли ему сполна реализовывать свое самодержавное право властвовать, управлять. Для историка слишком болезненной казалась правда о том, к чему приводил присущий царю образ правления, каковы были последствия принимаемых им решений. Представление о добром, благородном, набожном царе никак не укладывалось в реалии, сопровождавшие его царствование. Причиной тому пассивный характер самодержца, его добродушно-нерешительное отношение к любой активности: «Он был мало способен и мало расположен что-нибудь отстаивать или проводить, как и с чем-либо бороться». Оттого многое, к чему был причастен царь, приобретало вялотекущий характер, сопровождалось потерей инициативы и времени, не получая своего позитивного развития.
Видные историки XIX — начала XX века Берх, Соловьев, Костомаров, Платонов во многом схожи с Ключевским во взглядах на личность Алексея Михайловича. Подход каждого из них к освещению фигуры монарха, остававшегося на русском престоле более тридцати лет, нельзя назвать сбалансированным. Раскрывая глубоко и подробно его человеческие достоинства, в том, каким он был государем, они проявляют уклончивость, поразительную сдержанность, отделываясь общими фразами. К примеру, С. Ф. Платонов видел в Алексее Михайловиче личность «богаче одаренную сердцем, — беднее твердою волей», «любопытный и приятный, но более благородный, чем практически полезный правитель». Он «из неопытного юноши стал очень определенным человеком с оригинальной умственной и нравственной физиономией». Ученый, чья жизнь и научная деятельность пролегла через два исторических периода, — имперский и советский, — открывает в самодержце такие качества, как «нравственная чуткость», «деликатность», «совестливость», «трезвость и умеренность», «живость духа», «общительность». Он «чужд ханжества», проявляет «способность анализировать», «склонность к размышлению и наблюдению», «умеет говорить, думать и чувствовать очень тонко». С другой стороны, Алексей Михайлович у Платонова — «безвольный и малодушный человек», «не умел и не думал работать», «бесхитростен», «простоват», «благодушен» и даже «не способен к управлению».
Другие исследователи, отмечая нерешительность, противоречивость, не свойственные роли государя-самодержца, терялись в догадках, пытаясь понять, носило ли то или иное царское решение признаки государственной мудрости, или же, напротив, являлось свидетельством недалекости, посредственности. Вероятно, с оглядкой на строгости имперской цензуры тем или иным не самым удачным поступкам царя придавался смысл весьма значительный. Другие недостатки относились на счет окружения, не способного уловить подлинный смысл царских предложений.
Желанием облагородить историю царствования Романовых, смягчить впечатление потомков о том трагическом, ошибочном, несуразном, что сопровождало их правление, объясняется снисходительно-умиротворяющая интонация, свойственная некоторым историческим работам на эти темы. Угол зрения, ракурс, под которым рассматриваются этапные события, решения и поступки сильных мира, выстраивает в представлениях читателя позитивный взгляд на прошлое, каким бы оно ни было на самом деле. Далеко не многим мыслителям удавалось называть вещи своими именами, справедливо оценивать прошлое и его творцов, как об этом сказано у Н. И. Костомарова: «Несмотря на превосходные качества этого государя, как человека, он был неспособен к управлению… Для этих целей не мог ничего вымыслить иного, как только положиться во всем на механизм приказного управления… Он всегда был под влиянием то тех, то других; но безукоризненно честных людей около него было мало, а просвещенных и дальновидных еще менее. И оттого царствование его представляет в истории печальный пример, когда под властью вполне хорошей личности строй государственных дел шел во всех отношениях как нельзя хуже»[7].
Жесткий приговор, вынесенный Костомаровым итогам царствования Алексея Михайловича, тем не менее не выходит за рамки «охранительности», свойственной исторической науке имперского времени, не идет далее известной формулы «хороший царь, плохие помощники». Между тем сопоставление отстоящих друг от друга всего на четверть века царствований Алексея Михайловича и Петра Алексеевича обнажает сущность того, что может при прочих равных условиях привнести в государственную жизнь личность монарха, наделенная необходимыми лидерскими качествами.
7