Многие готовы были отвергнуть опального патриарха, а с ним и церковные новации, породившие разброд в умах и сердцах верующего народа. Как раз это и не входило в планы самодержца. По сценарию, который выстраивался в его голове, низложение Никона никак не должно было затрагивать начавшийся процесс церковного реформирования. Сосредоточиться предполагалось лишь на обвинениях Никона в отступничестве от пастырского долга, в самоуправстве и оскорбительном поведении. Собрать и систематизировать претензии к бывшему патриарху оказалось не так просто, на это требовалось немало времени и усилий. Того факта, что Никон сам добровольно сложил с себя патриаршие полномочия, было недостаточно. Требовалась более надежная доказательная база, и именно на этом сосредоточивались усилия доверенных приближенных царя. Дело в том, что и в религиозном сообществе, и в светской власти хватало людей, с кем у Никона прежде сложились хорошие отношения. Людям, наделенным и глубокой религиозностью, и чувством собственного достоинства, не свойственно по команде сверху менять свои взгляды, отношение к личности священнослужителя, какой был Никон. При взгляде на конфликт, в котором был отчасти виноват и сам царь, кое-кто исходил отнюдь не из симпатий или антипатий. Имелись такие, кто был движим заботой об авторитете верховной власти, о согласии и единстве в правящем эшелоне. Того же Ордина-Нащокина еще в начале 1650-х годов связали с Никоном события в Пскове и Новгороде, когда приходилось преодолевать тяжелые последствия «бунташных» выступлений, успокаивать народ, возвращать местное население, разбежавшееся в страхе по лесам, к местам проживания. Тогда церковная и светская власть, действуя в согласии, сообща сумела избавить край от карательных акций, от большой крови…
В силу этих и других причин не было уверенности в том, что удастся единодушным решением церковного сообщества достичь желанной цели. Сомнения на этот счет доносили царю со всех сторон. Не было и полной ясности в том, как отнесутся к происходящему в Москве восточные церковные сообщества и их лидеры, возлагавшие на Никона большие надежды в осуществлении их планов. Отрешение от должности патриарха, избираемого пожизненно, было для церкви достаточно необычным событием. И в этом тоже было немало сомнений и поводов для споров. Несмотря на то что Никон своим норовом нанес и патриаршей власти, и авторитету церкви немалый ущерб, безоговорочно стать на сторону царя, разделить с ним ответственность за последствия конфликта готовы были далеко не все. Возникали сомнения: стоит ли доводить дело до суда? Не лучше ли достичь урегулирования, уладить конфликт, не вынося сор из избы?
Поиски компромисса, подходов к тому, как найти выход из ситуации, занимали многих. Никто, в том числе особо приближенные лица, не был допущен в тайники души самодержца. Замирение с патриархом не входило в его планы. Слухи о стараниях в направлении умиротворения вызвали у царя подозрения в надежности самых доверенных людей — Артамона Матвеева и Афанасия Ордина-Нащокина. Втайне от самодержца они, движимые благими намерениями, судя по всему, пытались зондировать обстановку, наводить мосты, в том числе и к упорствующему Никону. Тогда возникло дело окольничего Никиты Зюзина. Когда сведения о его тайных контактах с находящимся под строгим надзором Никоном дошли до царя, Зюзин подвергся допросу с пристрастием. Вовлеченный в тайные маневры посредник едва избежал смерти, но под пыткой выстоял и отвел подозрения от Матвеева и Ордина-Нащокина. Имел ли Ордин-Нащокин какое-либо отношение к церковным реформаторским новациям? Таких сведений нет. Их с Никоном взгляды могли совпадать в том, что касалось положения на западных рубежах и путей восстановления силой оружия прежних позиций Руси на Балтике. Не только Никону, но и Нащокину бросали упреки за вовлечение царя в безуспешную войну со Швецией.