28 мая 1648 года, когда царь Алексей Михайлович возвращался после молебна из Троице-Сергиевой лавры, на подступах к Кремлю его ожидало разгневанное людское море. Кое-кто из бунтовщиков, оттеснив охрану, уцепившись за поводья, вместе с всадником проследовал на кремлевскую территорию, увлекая в распахнутые ворота и всех остальных. У входа в Большой дворец образовался стихийный сход озлобленных людей, численность которых быстро возрастала. В выкриках из толпы звучали имена людей, которых толпа требовала выдать на расправу. Наиболее часто звучали фамилии Морозова, Чистого, Плещеева.
Попытка направить на разгон толпы стрельцов натолкнулась на их решительный отказ. У стрельцов были свои поводы для недовольства властью: незадолго до этого им сократили жалованье. Тогда на площадь перед дворцом с целью умиротворить бунтующих были направлены парламентеры. Однако они едва унесли ноги, укрывшись за стенами дворца. Не помогли и увещевания популярного в народе двоюродного дяди царя Н. И. Романова. Люди стояли на своем. Алексей Михайлович и его ближайшие сподвижники, запертые во дворце, оказались в безвыходном положении. Восставшие, не поддаваясь на уговоры, были близки к тому, чтобы пойти на штурм. Пришлось выдать им на расправу дьяка Плещеева — его забили палками и камнями, не доведя до плахи. На окраине Москвы задержали пытавшегося скрыться Траханиотова, доставили на Красную площадь, где свершилась казнь. Тем временем в самой Москве происходили погромы, поджоги, разграбление жилищ «сильных людей». Обнаруженные там богатства добавили ярости разбушевавшейся толпе. Дьяка Назария Чистого выволокли из укрытия в его доме, здесь же он был убит. Этим гнев бунтующих не утолился. Требовали выдачи главного виновника — Морозова, но он тайно бежал из города в свое поместье.
«Главный страх» выпал на долю восемнадцатилетнего царя. Как все происходило, в деталях описали разные источники. Алексей вышел к толпе и, не сдерживая слез, стал умолять собравшихся пощадить Морозова, «который ему ближе и дороже родного отца». Он обещал всё исправить, а своего воспитателя «навсегда» удалить от власти. Свои речи он заверил клятвенным целованием креста. Слезы царя, его убитый горем вид, искренность, с которой он говорил, произвели на толпу впечатление. Народ утихомирился и стал расходиться. Между тем «бунташные» выступления прокатились и по другим городам Руси, где протестующие также пытались вершить самосуд над местными проводниками «соляной затейки». Постепенно бунт пошел на спад, однако его последствия получили свое продолжение в другом, гораздо более существенном. На авансцену стали выдвигаться люди, для которых исполнение обещаний, данных молодым царем, означало поддержку и укрепление авторитета монархической власти, что в тот критический момент играло большую роль в достижении общественного согласия. В ходе «бунташных» выступлений в толпе выкристаллизовывалось сообщество инициативных, конструктивно мыслящих граждан. Атмосфера растерянности в верхних эшелонах власти стимулировала их творческую энергию. Наступил особый, редкий для подобных эпизодов русской истории период, когда власть и народ стали действовать в унисон, в согласии друг с другом. Нашлись люди, которые в ходе открытых обсуждений и споров попытались суммировать все те беды, проблемы, требования, которые надо было решить.
Возникла ситуация, когда отгораживаться от идущих потоком жалоб и требований было опасно. Например, немедля было объявлено о том, что упраздняется «правеж» — насильственное взимание налоговых недоимок. Другой уступкой стало возвращение цены на соль к прежнему уровню. Поначалу была создана «согласительная комиссия». Предложения поступали из всех сословий, и никто не пытался от них отмахиваться. Из низов на свет появился документ, названный «челобитинка всемирного плача». В нем шла речь о злоупотреблениях власти, о волоките и взяточничестве ее руководителей. Ставилась под сомнение не власть царя, а существующие порядки, беззаконие и произвол. Алексея Михайловича призывали всерьез исправить свою политику, произвести глубокие перемены в управлении.