Котошихин с этого и начинает описание возникающих на советах у царя коллизий, когда особенно наглядно открывались сословные противоречия. Даже присутствие высшего авторитета в ряде эпизодов не могло остановить стычки, усмирить спесь зарвавшихся в изъявлении своих амбиций царедворцев. Не только предводителям царского протокола, но и самому царю в иных случаях с трудом удавалось разгадать уловки, ухищрения вельмож, под любым предлогом стремившихся избежать ситуации, при которой высоте их положения мог быть нанесен ущерб. Бросая вызов всем собравшимся и самому царю, они решались на нелепые поступки:
«И они садитесь не учнут, а учнут бити челом, что ему ниже того боярина, или окольничего, или думного человека, сиречь немочно, потому что он рядом с ним равен… и такова царь велит поседить сильно; а он поседити себя не даст, и того боярина бесчестит и лает. А как ево посадят сильно, и он под ним не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают, и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он кричит: «хоть де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть» и спустится под стол; и царь укажет его вывести вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи пущать не велит. А после того, за ослушание, отнимается у них честь, боярство или окольничество и думское дворянство, и потом те люди старые своея службы дослуживаются вновь»[33].
И в других эпизодах, воссоздаваемых Котошихиным, проявляются свидетельства того, насколько монархия первых Романовых оказывалась порой не в состоянии обуздать амбиции потомственной знати. Смена династии пробудила дремавшие в сословиях противоречия, породила стремление одних «сменить команду», а других — закрепить за собой командные высоты. Царь Михаил Федорович, как и пришедший ему на смену юный Алексей Михайлович, не имели, особенно в начале царствования, возможности обуздать властную элиту, руководствуясь интересами дела, направлять лучших, нужных и достойных людей на ключевые участки государственной работы. Тон задавала относящая себя к высшей когорте родовитая часть бояр. Многие из них, знатные «по природе» и «по породе», не обладали способностью конструктивно мыслить, эффективно действовать. Амбициозные, своекорыстные, они в конечном счете оказывались тормозом в продвижении дела.
Как свидетельствует Котошихин, «иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по роду их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные». При этом он выделяет два уровня тех, кто доминировал в системе высшего управления, кому в царствование Алексея Михайловича принадлежали «врожденные привилегии» и приоритетные права на верховенство во власти. Первый состоял из тех, кто по своей уходящей в историческую даль родовитости имел право на высший боярский чин. Минуя все другие иерархические ступени, важнейшие государственные посты занимали князья Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы. Среди этой элитной когорты, в свою очередь, выделялись особо приближенные, чьи жилища располагались в самом Кремле — Черкасский, Морозов, Милославский, Трубецкой, Одоевский.
Уровнем ниже стояли не менее старинные, но небогатые роды, возвысившиеся благодаря недавним заслугам одного или нескольких своих представителей. К ним относились Куракины, Долгоруковы, Бутурлины, Романовские, Пожарские, Волконские, Лобановы, Стрешневы, Барятинские, Милославские, Сукины, Пушкины, Измайловы, Плещеевы, Львовы. Из обоих уровней в конечном счете выделялся узкий круг «ближних бояр», наделявшихся царем особыми распорядительными функциями, но и внутри этого сообщества местнические счеты давали о себе знать. При этом в реальной жизни провести грань между родовитыми потомками было непросто. Иерархические тонкости не имели определяющего значения до той поры, пока не возникала потребность «начальствовать», «задавать тон» по отношению к другим, особенно когда речь шла о пополнении личного благосостояния.