— Тверского. Михаила Ярославича.
— Ты чего несёшь?
— А ты чего? Это ведь твоё предложение начальника стражи словить?
— Моё.
— А если он нам ничего не скажет?
— Не скажет? Слушай, а ты чего предлагаешь?
— Караульщика твоего как звали?
— Голован.
— Вот Голована и будем искать. Найдём, а в морду бить не будем.
— Так это он?
— Вроде бы… Нет, точно, он!
— Тогда не вылазь ему на глаза, сдуру шум поднимет. Пойдем за ним, посмотрим, где живёт.
Все прошедшие дни с раннего утра до поздней ночи мы безотлучно околачивались возле одной из двенадцати башен тверского детинца, через ворота которой по нашим прикидкам должен был ходить на свою службу в острог Голован. Совсем близко от башни стояла небольшая рубленая церквушка. На её паперти мы и обосновались не вызывая ничьего любопытства. Наискосок, вниз по улице стояла недавно отстроенная и не успевшая потемнеть корчма, куда мы с Корнеем поочередно бегали греться. Я, оставаясь на улице один, сильно переживал, сумею ли при случае опознать Голована. Синего цвета штаны и каштановая борода — приметы по каким я должен был узнать его, казались недостаточными. Была и более точная примета — отсутствие мочки левого уха. Но он же мог пройти и в шапке! Тем не менее, с временными отлучками князя приходилось мириться. Существовала, правда, опасность, что моего товарища ненароком узнает кто-нибудь из тверских знакомцев, но я надеялся, что в его нынешнем обличье такое было маловероятно. Обряженный в простой мужицкий армяк, Корней, ничем не выделялся из огромной толпы пришлых мастеровых, нахлынувшей в город по случаю начинающегося лета. Так мы и сновали от церкви к кабаку, обращая помыслы то к Бахусу, то к Богу.
Тверь была городом богатым. Множество заказов от здешних вершинных людей, умевших тряхнуть мошной, привлекали работный люд. Рубились терема и хоромы боярам и купцам, строились дороги. Лично меня такое радовало, потому, что оживление строительства прерывало тот оцепенелый сон, в котором лежала вся залесская сторона после десятилетий татарских погромов. Радовало, хотя и бегала между тверскими и московскими здоровенная чёрная кошка и, промыслом Божиим, сами мы явились в Тверь непрошеными.
Голован князя узнал сразу. Мы крались за ним полгорода, и когда он уверенной рукой толкнул калитку одного из домов бронной слободы, окликнули его.
— Здравствуй, добрый человек. Не пустишь ли на постой двоих работничков?
На меня Голован взглянул только мельком, затем на его челе поочередно отразились удивление, растерянность и лёгкий испуг. Входить в Голованово душевное состояние нам было недосуг и, оттеснив его животом, я протиснулся во двор.
— Здравствуйте и вы, люди добрые, — запоздало откликнулся ошеломлённый хозяин.
— Здорово, Голован. Зашёл поблагодарить за давнюю доброту твою, — сказал Корней, стягивая с головы запыленный колпак с обвислыми краями. — В дом пустишь?
— Проходите, проходите, чего не пустить? Полкан, фу, свои…
— Ну, свои не свои, а поговорить бы хотелось, — засмеялся Корней, — ты не гляди на одежду, я, понимаешь, кафтан-то постирал.
— А я гляжу: князь не князь? А точно — князь! Чудно… — Голован неуверенно хихикнул. Надо полагать, он терялся в догадках: зачем мы к нему пожаловали? Кто бы стал чувствовать себя уютно при встрече с бывшим колодником, которого сам и сторожил в узилище. К тому же колодник этот — князь, непростой человек, а кому же неизвестно как обидчивы и мстительны князья?
— Ты бы потише с титлами, домашние услышат…
— Так нет никого в доме — сени заперты. Баба, чай, у соседки, а ребятишки на улице играют.
— Ну, всё равно, про то кто я — никому ни гугу. Каменщики мы знакомые.
— Что ж, за встречу? — Голован выставил на стол три глиняные кружки. — Так чего ищем?
— Правду ищем. Ходят слухи, не всех полонян московских князь Михаил отпустил. Кой-кого оставил в темнице. Брата моего меньшего так и не нашли на поле среди убитых, — князь врёт не запинаясь, но его наука стоила мне много пота. — Зовут его Мстислав, из князей Боровских. Ты ведь в страже служишь, может, знаешь чего?
— Мстислав? Не-е-а, не было такого. Да и ваших больше никого у нас не осталось. Тут наш князь молодец, раз обещался отпустить, всех и отпустил.
— Жаль, эх, где ж теперь и искать буду? Ладно, Голован, за встречу, да за твоё здоровье!
Кружки стукнули край о край. Медовуха у Голована оказалась отменная. Сама собой наладилась и беседа. Но только когда блеск в глазах моих собутыльников указал на полное слияние душ, я осторожно заговорил о главном.
— Слышь, Пётр Игнатьевич (так звали Голована), а чего новенького про княгиню Агафью говорят?