Что-то странное совершилось въ ней въ это мгновеніе: Валли не могла дать себѣ отчета, что именно она ощутила; но ей показалось, что камень, къ которому она прижала свое юное, пылкое, буйное сердце -- отвѣтилъ ей, таинственно повліялъ на нее, потому что съ этой минуты она сдѣлалась суровой, нечувствительной, жесткой какъ будто и на самомъ дѣлѣ стала дочкой старика Мурцолля.
V.
Люккардъ.
Прошла цѣлая недѣля и, наконецъ, пастухъ привелъ стадо. Взглянувъ на Валли, онъ почти испугался -- такой у нея былъ разстроенный видъ.
-- Отецъ велѣлъ спросить тебя, сказалъ пастухъ,-- не довольно-ли тебѣ сидѣть тутъ, на верху, и не хочешь ли ты быть послушною дочерью?
Дѣвушка сквозь стиснутые зубы отвѣтила:
-- Скажи ты отцу: лучше дамъ я себя орлу расклевать, чѣмъ хоть что-нибудь сдѣлаю по желанію того, кто прогналъ меня сюда!
Этотъ отвѣтъ прекратилъ пока переговоры между отцомъ и дочерью.
Валли, увидѣвъ вокругъ себя небольшое стадо изъ овецъ и козъ (крупной скотинкѣ пришлось бы голодать тутъ), пріободрилась, какъ бы ожила и перестала страшится окружающей пустыни. Теперь она была уже не одна: есть за кѣмъ посмотрѣть, есть о чемъ позаботиться; полно сидѣть сложа руки. Положимъ, и до этого, молодой орелъ, какъ вѣрный другъ, не покидалъ ее, но онъ не могъ дать дѣвушкѣ никакого дѣла, а праздность доводила ее чуть не до отчаянія; къ тому же, мрачнымъ думамъ, при безлюдьѣ, было больше простора и власти надъ сердцемъ. Мало по малу Валли привыкла къ одиночеству, не замѣчала его -- и оно даже полюбилось ей. Жизнь среди людей, повседневная суета, всякія дрязги, мелкія и крупныя стѣсненія гнетутъ вольнолюбивую душу, претятъ широкой натурѣ. Тутъ-же, подъ самымъ небомъ, свободной, отважной дикаркѣ Валли было хорошо, просторно: воля безграничная, кругомъ -- ни души, некому прекословить, никто не станетъ здѣсь перечить ей,-- и она, какъ единственное существо, одаренное сознаніемъ, мыслью, считала себя владычицей этого необъятнаго, тихаго царства,-- царицей, возсѣдавшей на высоко-вознесенномъ тронѣ, вдали отъ всего міра. И вотъ, Валли, съ высоты этого трона, начала поглядывать съ нѣкоторымъ состраданіемъ и презрѣніемъ на жалкій людской муравейникъ. Тамъ, далеко внизу, двуногіе муравьи возятся, мечутся туда и сюда, съ единственною цѣлью заполучить лишній грошъ, ведутъ счеты, обсчитываютъ другъ друга... Она уже не ощущала теперь тоски, не грустила о родномъ уголкѣ -- напротивъ, ей стало противно думать о немъ. На землѣ идетъ вѣчная борьба -- и сколько тамъ страданій, преступленій!.. Да, старикъ Мурцолль говорилъ ей во снѣ правду: тутъ, на вершинѣ, среди чистѣйшаго снѣга и льда, въ неиспорченномъ воздухѣ, царилъ миръ и никакое тлетворное дыханіе не могло проникнуть въ эту дѣвственную пустыню, съ ея могучими великанами. Величаво-спокойные контуры горъ на первыхъ порахъ пугнули Валли, но теперь она начинала понимать все ихъ величіе -- и чувствовала, какъ душа ея воспарила высоко надъ оставленнымъ внизу муравейникомъ. Но... тамъ остался одинъ, только одинъ, которымъ она дорожила, и онъ попрежнему былъ великъ для нея и прекрасенъ -- это былъ Іосифъ, убившій медвѣдя, витязь Георгій, лучезарный образъ котораго являлся ей во снѣ. Что-жь, вѣдь Іосифъ, какъ и она, ведетъ жизнь не въ долинахъ, а все больше въ горахъ; и на какихъ только не перебывалъ онъ вершинахъ, куда другіе охотники и не дерзали взобраться! Онъ бьетъ сернъ на самыхъ крутыхъ утесахъ, ему неизвѣстно чувство страха -- ни тамъ, гдѣ пропасти, ни тамъ, гдѣ ходятъ тучи. Іосифъ -- первый силачъ, отважнѣе его нѣтъ; такъ и Валли: первая силачка, самая отважная дѣвушка. Во всей тирольской странѣ только она одна была ему подъ пару -- и для нея не было болѣе достойнаго мужа, чѣмъ Іосифъ. Лучшей парочки, право, и не подобрать: оба они горные великаны! И что можетъ быть у нихъ общаго съ мелюзгой, которая возится тамъ внизу?
И такъ, Валли, живя въ совершенномъ одиночествѣ ради своего милаго, ждала только дня, когда исполнится завѣтное ея желаніе, а такой день "непремѣнно настанетъ"!.. Будучи увѣрена въ этомъ, она не отчаявалась и терпѣливо все переносила.
Вотъ и лѣто прошло; зимой повѣяло въ долинахъ, уже явились грозные предвѣстники ея -- бури и снѣжныя мятели; скоро Валли надо будетъ сойдти внизъ, туда, гдѣ все представлялось ей теперь чѣмъ то давно забытымъ, чуждымъ... Ухъ, страшно даже и думать объ этомъ! Право, лучше было бы остаться тутъ, засѣсть въ какую нибудь глубокую трещину въ ледникѣ и вести жизнь дикой медвѣдицы, чѣмъ опять мучиться въ душной коморкѣ, слушать надоѣдливое пѣнье веретена, видѣть грозное лицо отца, смотрѣть на гадкаго жениха и жить среди ехидныхъ бабъ и батраковъ, замуровавшись въ домикѣ, окруженномъ высокимъ заборомъ изъ снѣга, такъ что изъ него бывало и выбраться нельзя въ продолженіе цѣлыхъ недѣль.