Тиролецъ не ошибся. Дѣйствительно, женская фигура, стоявшая надъ обрывомъ, была Бальбурга Штроммингеръ, дочь самаго зажиточнаго деревенскаго обывателя, а по прозвищу -- орелъ-дѣвка. Проводникъ говорилъ чистѣйшую правду объ этой дѣвушкѣ: ей по шерсти дана была и кличка такая. Сила и мужество Валли были безграничны; казалось, небо надѣлило ее крыльями орла и вдохнуло въ нее душу суровую, неприступную, какъ тѣ крутые утесы, на которыхъ гнѣздятся хищныя птицы -- эти могучіе пловцы въ воздушномъ океанѣ.
Случалась ли гдѣ нибудь опасность -- Валли была уже тамъ изъ первыхъ, и всегда, съ самаго дѣтства, поступала отважно, такъ что далеко оставляла за собою парней, перещеголять которыхъ ей ничего не стоило. Еще ребенкомъ она уже была дикой и недотрогой, похожей на любаго бычка изъ отцовскаго стада. Молодыхъ быковъ она любила укрощать -- и укрощала. Однажды какой-то крестьянинъ случайно увидѣлъ на совершенно отлогой стѣнѣ гнѣздо орла-ягнятника и заявилъ объ этомъ, но никто изъ всей деревни не дерзалъ пойдти и уничтожить это гнѣздо. Тогда денежный тузъ -- Штроммингеръ сказалъ, желая подсмѣяться надъ всѣми деревенскими парнями, что онъ прикажетъ своей Вальбургѣ сдѣлать то, на что у нихъ ни храбрости, ни силенки не хватаетъ. И что-жъ? къ ужасу женщинъ и въ пику парнямъ, Валли сейчасъ-же согласилась разорить гнѣздо коршуна, а ей тогда было всего-то четырнадцать лѣтъ. "Эй, Штроммингеръ, не искушай Бога!" заговорили крестьяне; но мѣстный капиталистъ захотѣлъ потѣшиться: пусть-де всѣ знаютъ, что нѣтъ на бѣломъ свѣтѣ другой такой семейки, какъ семейка Штроммингера!..
-- Ну, ну, поглядите, какъ моя дѣвка заткнетъ за поясъ десятерыхъ парней вашихъ! Пожалуйте! крикнулъ онъ смѣясь мужикамъ, сбѣжавшимся посмотрѣть на такое диковинное дѣло.
Многіе пожалѣли тутъ красивую, стройную дѣвушку, которая того и гляди погибнетъ, павъ жертвою злаго, хвастливаго самодура-отца; однако всѣмъ хотѣлось посмотрѣть на такую занятную штуку.-- Утесъ, къ которому прикрѣплено было гнѣздо орла, былъ почти отвѣсный, такъ что по немъ даже и карабкаться было положительно невозможно, а потому Валли и обвязали веревкой. Четыре мужика гуськомъ (Штроммингеръ стоялъ первымъ) схватились за конецъ ея. Конечно, крѣпкія были у нихъ руки, но все-таки страхъ сжималъ сердце... И когда отважный ребенокъ, снабженный однимъ только ножемъ для защиты, подошелъ къ самому обрыву и смѣло прыгнулъ въ пропасть -- у всѣхъ духъ захватило... Ну, какъ узелъ развяжется? А вѣдь пожалуй и орелъ растерзаетъ ее, или она, на обратномъ пути, разобьетъ себѣ голову о какой-нибудь выдавшійся камень?.. Что за отвратительную забаву придумалъ Штроммингеръ -- играть такимъ образомъ жизнью своего ребенка! А Валли между тѣмъ, храбро пролетѣвъ въ воздухѣ до половины обыва, радостно вскрикнула -- поздоровалась съ орленкомъ, который, при видѣ такой нежданной, странной гостьи, взъерошилъ свои юныя перья, пискнулъ и ужь возъимѣлъ намѣреніе защищаться своимъ еще глупымъ, неумѣлымъ клювомъ. Дѣвушка быстро схватила лѣвой рукой птенца -- онъ жалобно закричалъ, но она его сейчасъ же сунула подъ мышку. Вдругъ въ воздухѣ что-то прошумѣло, и въ то же мгновеніе Валли увидѣла, что очутилась въ тѣни, а затѣмъ ударъ за ударомъ, посыпался на ея голову и плечи. "Глаза береги! глаза!" прежде всего мелькнуло въ головѣ дѣвушки, и она, прижавшись лицомъ къ утесу, стала не глядя отмахиваться отъ, коршуна ножемъ, который держала въ правой рукѣ. Хищная птица разсвирѣпѣла и пустила въ ходъ все -- острый клювъ, когти и крылья. Тамъ, наверху, быстро тянули веревку, а битва Валли съ коршуномъ все еще продолжалась -- но вотъ орелъ внезапно свернулъ крылья и полетѣлъ камнемъ внизъ... Должно быть, дѣвушка ловко попала въ него ножемъ. Вся въ крови, съ расцарапаннымъ лицомъ, очутилась наконецъ Валли на площадкѣ -- съ живымъ орленкомъ подъ мышкой. Она никакъ не хотѣла разстаться съ нимъ.
-- Эхъ, Валли, закричало нѣсколько голосовъ,-- тебѣ-бы лучше было бросить птенца-то, тогда и орелъ не тронулъ-бы тебя!
Дѣвушка отвѣтила просто:
-- Да вѣдь онъ, бѣдняжка, не можетъ еще летать. Если бы я его бросила -- онъ упалъ бы туда, внизъ, и разбился бы до смерти.
Тутъ Штроммингеръ поцѣловалъ дочь -- это случилось съ нимъ въ первый разъ въ жизни -- но поцѣловалъ не потому что разчувствовался при видѣ великодушнаго состраданія дочери къ слабому птенцу. Поцѣлуй этотъ былъ ей наградой за смѣлый подвигъ, который дѣлалъ честь столь знаменитой семьѣ Штроммингеровъ.