-- Что такое? грянулъ надъ головой Валли голосъ, отъ котораго кровь въ жилахъ у нея похолодѣла...
Отецъ, съ помощью костыля, кое-какъ добрался до мѣста происшествія.
-- Что случилось? Что? загудѣла вдругъ разноголосная толпа, которая все прибывала, увеличивалась.
Валли не отвѣчала. Любопытные шумѣли, тискались впередъ, ощупывали Викентія, лежавшаго, повидимому, безъ всякихъ признаковъ жизни, и восклицали:
-- Померъ никакъ! Кончается?..
-- Да какъ это вышло-то?
-- Неужели это Валли его порѣшила?
Она не обращала никакого вниманія на толпу, какъ будто не видѣла, не слышала ничего, и молча продолжала обвязывать голову раненаго.
-- Что-жъ ты, али нѣмой стала теперь? крикнулъ Штроммингеръ.-- Что надѣлала -- а?
-- И такъ видно, отрѣзала Валли.
-- Созналась! Господи Боже мой! Эка безстыдница! послышалось въ толпѣ.
-- Злодѣйка ты! загремѣлъ отецъ.-- Каторжной вернулась ты въ родительскій домъ!
При словѣ "родительскій домъ" дѣвушка разразилась горькимъ смѣхомъ и пристально, въ упорт посмотрѣла въ глаза отца.
-- И она-же еще смѣется! Думалъ я -- исправишься ты тамъ, наверху-то; а ты вбнъ только придти успѣла -- и ужъ этакую бѣду сотворила!...
-- Пошевелился... Ожилъ! крикнула какая-то баба.
-- Несите его въ домъ, кладите его на мою постель! распорядился Штроммингеръ.
Двое крестьянъ подняли Викентія и понесли.
-- Эхъ, за лекаремъ-бы надо! тоскливо запищали женщины, идя вслѣдъ за ними.
-- Жаль вотъ, что Люккардъ нѣтъ, а то-бы и лѣкаря не нужно, замѣтили въ толпѣ.-- Старуха-то насчетъ этого знала, какъ, значитъ, дѣйствовать тутъ...
-- Что-жъ, пошлите за ней, скомандовала. Штроммингеръ.-- Пусть сейчасъ придетъ сюда!
И снова раздался хохотъ Валли.
-- Ха, ха! Вотъ вамъ, Штроммингеръ, опять понадобилась Люккардъ? Ну-ужъ если посылать -- такъ пошлите за ней -- на кладбище!!...
Всѣ въ смущеніи поглядѣли другъ на друга
-- Такъ она померла? спросилъ старикъ.
-- Н-да, вотъ ужъ третій день, какъ ея нѣтъ въ живыхъ... Убило ее горе, да обида, которую въ ей сдѣлали! Вотъ вамъ и урокъ, Штроммингеръ! А ежели вонъ и тотъ помретъ, такъ какъ помочь-то теперь некому -- ну, туда ему и дорога! заслужилъ! За Люккардъ, значитъ, я съ нимъ расчиталась.
Такія рѣчи показались толпѣ ужъ слишкомъ вольными, и она опять загудѣла:
-- Вотъ какъ! Этакое злодѣйство совершила, и чѣмъ-бы повиноваться -- она еще говоритъ "туда и дорога!" Да вѣдь такъ, чего добраго, пожалуй, и намъ придется за жизнь свою бояться... А Штроммингеръ стоитъ себѣ, молчитъ -- хоть-бы слово ей сказалъ! Ну, прекрасный отецъ!...
Валли, нисколько не оробѣвъ, напротивъ -- бросая вызывающіе взгляды, стояла сложивъ руки, спиною къ кухонной двери, и смотрѣла прямо на отца, видимо озадаченнаго брошеннымъ въ него упрекомъ. Вдругъ, какъ-бы очнувшись, Штроммингеръ стукнулъ костылемъ, выпрямился и съ удвоенною яростью крикнулъ толпѣ:
-- А вотъ я вамъ покажу, какой я отецъ! Берите ее -- вяжите!
-- Связать ее, связать! зашумѣли вокругъ.-- Такихъ надо взаперти держать! Подъ судъ отдать убійцу!
При славѣ "убійца" изъ груди Валли вырвался глухой крикъ и она попятилась къ кухонной двери:
-- Этому не бывать! загремѣлъ Штроммингеръ.-- Я не позволю тащить въ судъ мою дочь. Напрасно вы взобрали себѣ въ голову, что мнѣ охота пришла осрамиться на старости лѣтъ -- допустить, чтобы дѣтище мое, дочь первѣйшаго богача во всемъ околодкѣ, попала въ смирительный домъ! Не знаете вы меня, что-ли? И что мнѣ судъ? Будто я не могу самъ наказать ослушницу, дочь свою, коли она заслуживаетъ этого? На своей землѣ, въ собственномъ домѣ, я -- владыка и судья. Штроммингеръ вотъ захромалъ теперь -- ничего! Онъ вамъ еще покажетъ себя... Въ подвалѣ у меня будетъ сидѣть она -- и я до тѣхъ поръ не выпущу ее оттуда, пока она не уймется, не покорится, пока на глазахъ у всѣхъ у васъ не заползаетъ передо мной на колѣнкахъ! поняли?... Ну, а коли слова не сдержу -- подлецомъ меня тогда назовите!
-- О, Господи! и неужели Ты не защитишь меня?! воскликнула Валли.-- Нѣтъ, постой, послушай, отецъ... Не запирай туда! Бога ради, не дѣлай ты этого!... Лучше прогоните вы меня совсѣмъ, пошлите опять наверхъ, къ Мурцоллю... Пусть я и погибну тамъ подъ снѣгомъ! Лучше съ голода помру, замерзну -- но за то подъ открытымъ небомъ, на просторѣ! Ежели запрете -- говорю -- хуже будетъ!
-- Хе-хе! Въ горы захотѣлось ей опять, это чтобы бродяжничать-то?... Полюбилось, небось?... Ну -- нѣтъ, шалишь! Охъ, много, много я тебѣ потворствовалъ, спускалъ тебѣ... Знай: пока ты, на колѣняхъ, не попросишь прощенья у меня и у Викентія -- быть тебѣ въ подвалѣ, подъ замкомъ!...