-- Тебѣ, вѣрно, хочется прежде посмотрѣть на мои вещички? обратился онъ къ Валли.-- Чтожъ, погляди, посмотри, чадо мое!-- а какъ поглядишь, ну, тогда ужъ поспокойнѣе будешь, повнимательнѣе къ другимъ вещамъ болѣе серіознымъ, о которыхъ мы хотѣли побесѣдовать.
Священникъ подвелъ дѣвушку къ занятному для нея коммоду, и началъ объяснять и разсказывать ей, указывая на свои драгоцѣнности.
Валли не дерзала проронить ни одного слова и только почтительно посматривала на старика, внимательно слушая его. Но вотъ онъ добрался наконецъ до центра -- яслей, какъ самой изящной изъ вещицъ -- и сказалъ:
-- Вотъ, гляди: это Іерусалимъ; а вотъ это три царя, которые приходили поклониться младенцу -- Христу. Посмотри на звѣзду эту: она указывала имъ путь. А вотъ и младенецъ въ колыбелькѣ. Онъ и не знаетъ еще, что явился для того, чтобы искупить родъ человѣческій, пострадать за грѣхи его. Ни о чемъ Онъ не можетъ еще помыслить, и нѣтъ въ немъ ни единаго воспоминанія о Своей небесной родинѣ, зане Сыну Божію надлежало быть такимъ-же человѣкомъ, какъ и всѣ мы, дабы люди не могли потомъ говорить, что нечему удивляться, если Христосъ такъ добръ, долготерпѣливъ -- вѣдь Онъ Сынъ Божій, одаренъ божественною силою, а потому гдѣ-же простымъ людямъ жить такъ, какъ жилъ Бого-человѣкъ?... Да, вотъ и теперь, къ сожалѣнію, многіе говорятъ то-же и продолжаютъ вести грѣховную жизнь!
Валли все глядѣла на прекраснаго маленькаго младенца, окруженнаго лучами изъ золотой бумаги, лежавшаго такъ смирно въ ясляхъ, и, слушая патера, думала о "строгомъ мрачномъ Богѣ", пригвожденномъ ко кресту,-- который былъ Сыномъ Человѣческимъ, родившимся претерпѣть всяческія муки... И жалко, и больно стало ей, что она еще вчера, у смертнаго одра Люккардъ, такъ жестко обращалась съ Тѣмъ, Кто много пострадалъ, будучи распятъ на крестѣ.
-- Но какъ же Онъ допустилъ всему этому совершиться? Зачѣмъ? спросила Валли, невольно, задавая этотъ вопросъ скорѣе себѣ, чѣмъ патеру.
-- А затѣмъ, что Спаситель желалъ этимъ убѣдить людей, что не надо мстить, отплачивать зломъ за зло, ибо Богъ изрекъ: Мщенье мое!
Валли крѣпко покраснѣла и опустила глаза.
-- Ну, или теперь сюда, чадо мое, сказалъ почтенный, умный старикъ,-- и повѣдай мнѣ все.
-- Да не много мнѣ, отецъ мой, придется говорить, замѣтила дѣвушка и, какъ всегда, прямо, откровенно, ничего не скрывая, разсказала всю исторію свою. Впрочемъ замѣтно было, что она слегка оробѣла, да и голосъ какъ-то глухо звучалъ. Почти съ первыхъ словъ Валли патеру все стало ясно: передъ нимъ встала полная картина грубой, но могучей жизни, хотя и наляпанная простой кистью,-- и жалко ему стало этого малодаго, прямодушнаго существа, которое дичало среди крутыхъ горъ и крутыхъ людей.
Давно Валли кончила свою исповѣдь, а священникъ все молчалъ и сидѣлъ, глядя задумчиво вдаль. Она видѣла, что глаза его были устремлены на старую потертую книгу, стоявшую на полкѣ. Книгу эту остави.гь патеру на намять какой-то путникъ, въ благодарность за оказанное ему гостепріимство. На корешкѣ было вытиснено золотыми буквами: "Пѣснь Нибелунговъ".
Видя, что старикъ призадумался, Валли вообразила, что серіозное лицо его выражаетъ упрекъ, и опять заговорила:
-- Ужъ больно много, отецъ мой, обидъ-то накопилось, право! Не уходилось еще мое сердце за бѣдненькую Люккардъ, а тутъ онъ Клеттенмайера сталъ колотить! Никогда я не могла стерпѣть, допустить, чтобы старыхъ людей колотили... Никогда!... Доведись еще разъ увидѣть мнѣ это -- ну и опять не спущу, точно такъ же поступлю!.. Только я -- не поджигательница, хоть они меня и обозвали такъ. Послушайте, отецъ мой: какъ по вашему -- поджигательница я или нѣтъ? Вѣдь ежели поджечь. когда еще совсѣмъ свѣтло, значитъ -- не ночью, да притомъ при всемъ народѣ -- развѣ много можетъ сгорѣть?... Какъ защитить себя -- я не знала, ну и подумала тогда, что ежели имъ придется тушить пожаръ -- они бросятъ меня, я убѣгу, и ужъ погони не будетъ... Коли и это грѣхъ -- такъ ужъ я и не знаю, право, какъ послѣ этого жить на свѣтѣ! Кругомъ этакіе злые люди, которые только и помышляютъ о томъ, какъ-бы другихъ сдѣлать несчастными...