Да какая-же дума сидитъ у нея въ головѣ? Въ самомъ дѣлѣ, о чемъ-же она думала?.. Валли не могла на это отвѣтить, потому что не улавливала ни одной опредѣленной мысли. Однако, странно: ей жалко почему-то что снурочекъ лопнулъ именно теперь, вотъ въ эту самую минуту?.. Ей казалось, что и солнце внезапно погасло и струя холоднаго вѣтра пронизала ее, а между тѣмъ было такъ тихо, что ни одинъ листокъ не шевелился. и солнце по прежнему проливало цѣлое морѣ свѣта на всю окрестность и на далекое царство синяго льда и ярко-бѣлаго снѣга.
Вотъ скользнула тѣнь отъ набѣжавшаго облачка -- по небу-ли души ея пролетѣло оно или но голубому своду надъ ея головой?.. Она этого не знаетъ...
Іосифъ кончилъ свой разсказъ и вынулъ изъ кармана мѣшочекъ съ сорока гульденами. Такую сумму тирольское правительство обыкновенно платить охотнику за каждую медвѣжью голову. И снова раздались хвалебныя ликованія, всякій непремѣнно хотѣлъ пожать руку виновнику торжества. Одинъ только человѣкъ угрюмо стоялъ въ сторонѣ -- то былъ отецъ Валли. Его вообще злило, если кто-нибудь выдвигался, могъ щегольнуть чѣмъ-нибудь передъ прочими... Нѣтъ, кромѣ, него и его дочери -- никто на свѣтѣ не долженъ быть сильнѣе. Уже тридцать лѣтъ какъ онъ по праву слылъ первѣйшимъ силачемъ въ этой мѣстности, и вотъ теперь, когда уже постарѣлъ, никакъ не хотѣлъ примириться съ мыслью, что вѣдь пора посторониться -- дать дорогу молодымъ силамъ.
Кто-то изъ толпы сказалъ съ радости Іосифу, что ничего нѣтъ мудренаго, ежели онъ сталъ такимъ силачемъ -- вѣдь онъ родной сынъ первѣйшаго стрѣлка и лучшаго борца въ здѣшнемъ краю!.. Тутъ ужъ старикъ не вытерпѣлъ и рѣзкимъ словомъ брякнулъ:
-- Эге! Да вы никакъ стали живыхъ въ землю зарывать?!..
Эти слова заставили всѣхъ вздрогнуть и попятиться. Нѣкоторые даже испугались и проговорили: "Штроммингеръ!"...
-- Да, Штроммингеръ! Онъ -- ничего, живъ еще, здравствуетъ, и вотъ до сихъ поръ не вѣдалъ о томъ, что Гагенбахъ былъ первѣйшимъ борцомъ! Правда, хвастунъ онъ былъ первостатейный,-- ну, а больше-то что-же?..
Іосифъ рванулся, какъ раненая дикая кошка, и бросилъ на Штроммингера сверкающій взглядъ:
-- Кто смѣлъ сказать, что отецъ мой хвастунъ?
-- Я! Штроммингеръ съ Солнечной площадки! Знаю я что говорю: разъ десятокъ бросалъ я его на землю какъ какое нибудь полѣно!
-- Ложь! крикнулъ Іосифъ.-- Чернить отца -- не позволю!
-- Потише ты... вѣдь это Штроммингеръ! Съ нимъ лучше не связываться... зашептали ему изъ толпы.
-- Что? Дался вамъ этотъ Штроммингеръ -- экое солнышко нашли! Слушайте, если-бы самъ Богъ, сойдя съ облаковъ, захотѣлъ худое вымолвить про моего отца -- я и тогда не стерпѣлъ-бы... Штроммингеръ всегда былъ не въ ладахъ съ моимъ отцомъ, знаю я это,-- но той причинѣ не въ ладахъ, что одинъ отецъ и могъ только потягаться съ нимъ. Ну, и бывало такъ, что либо Штроммингеръ побѣждалъ, либо его самого одолѣвали!..