Выбрать главу

 Отецъ стоялъ туть-же, бормоча какія-то ругательства, и ждалъ, какъ ждетъ погонщикъ надъ воломъ, который выбился изъ силъ и, не смотря на удары, не можетъ идти.

 А кругомъ все та-же тишина, пустыня; не слышно ни шелеста листьевъ, ни щебетанья птички, потому что здѣсь голыя скалы, тутъ птица не вьетъ гнѣзда и нѣтъ ни одного деревца... На узкой тропинкѣ -- только отецъ и дочь.

 Можетъ быть здѣсь, нѣсколько тысячъ лѣтъ тому назадъ, бушевали силы природы и между ними шла ожесточенная борьба... Теперь, куда ни взгляни, только и видны колосальные слѣды страшной, дикой бури, оставившей одни громадные развалины. Давно потухли огни, которые развалили землю, давно замолкли тѣ волны, что неистово нагрянувъ увлекли за собою цѣлые утесы. Теперь мирно покоится вся эта громада, и тѣ силы, которыя могли возбуждать ее -- спятъ глубокимъ сномъ, какъ мертвецы въ могилахъ; надъ этимъ безмолвнымъ кладбищемъ только ледяные пики, въ своихъ бѣлыхъ цѣломудренныхъ одеждахъ, сурово высятся и, подобно мысли, стремящейся въ заоблачный міръ, парятъ надъ гиганскими могильными памятниками. Ничто не нарушаетъ здѣсь мертвой тишины; -- одно лишь неугомонное созданіе -- человѣкъ -- все еще борется, не устаетъ и, страдая, смущаетъ торжественный покой природы.

 Но вотъ Валли открыла глаза, оправилась чтобы продолжать путь. Она ни на что уже не жаловалась; губы ея были плотно сжаты. Посмотрѣла она на отца, но такъ, какъ смотрятъ обыкновенно на совсѣмъ новое, чужое лицо... Слёзъ давнымъ уже не было.

 -- Что, узнала теперь каково будетъ тебѣ, если не выкинешь изъ головы мысли о негодяѣ, опозорившемъ Штроммингера? заговорилъ онъ, взявъ ее за руку.-- Знай-же, скорѣе руки мои сбросятъ тебя съ Солнечной площадки, чѣмъ отдадутъ Іосифу!

 -- Пусть! отвѣтила Валлни -- и отвѣтила такъ выразительно, что даже Штромингеръ остолбенѣлъ... Въ самомъ дѣлѣ, въ этомъ одномъ словѣ, въ тонѣ голоса, столько было желѣзнаго упорства, что оно невольно поразило старика, который замѣтилъ при этомъ дико-враждебный взглядъ дочери, брошенный на него.

 -- У, злое отродье, злое! проворчалъ онъ.

 -- Свое отродье-то! пробормотала Валли.

 -- Погоди, будешь ты у меня ужо шелковая...

 И зубы Штромингера скрипнули.

 -- Н-да! произнесла она, какъ будто хотѣла сказать: -- сунься только!

 Тутъ оба они умолкли и такъ дошли до-дому.

 Когда Валли вошла въ свою комнатку, чтобы скинуть съ себя праздничный нарядъ, старушка Люккардъ (она еще ея матери и бабушкѣ служила), эта вторая мать Вальбурги, выглянула изъ-за двери и прошептала:

 -- Ты плакала, Валли, а?..

 -- Ну? откликнулась дѣвушка особенно рѣзко грубо, чего прежде не бывало съ ней.

 -- Да вотъ, по картамъ-то слезы выпали тебѣ. Раскладывала я ихъ сегодня но случаю твоей конфирмовки... И стоишь ты промежду двухъ мужчинъ, да-а... Ну, а потомъ вышли страхъ и слезы; такъ все это близко одно къ одному, рбино-бы вотъ на сегоднешній день... И мѣсто указано было: какая-то тропиночка узкая...

 -- Новости какія! проговорила Валли равнодушнымъ тономъ и спрятала праздничныя юбки покойной матери въ большой деревянный сундукъ.

 -- Да что съ тобой? спросила старушка.-- Нѣтъ, ты что-то глядишь нехорошо, да и пришли-то вы оттуда раненько... И не поплясала?

 -- Поплясала! Ха, ха, ха!..

 Дѣвушка рѣзко, звонко разсмѣялась, словно по лютнѣ сильно ударили молоткомъ -- и всѣ струны ея, зазвенѣвъ, застонали...

 -- Какъ разъ было плясать -- да! прибавила Валли.

 -- Да что-же вышло, голубушка ты моя? Разскажи, повѣдай -- можетъ и пособлю чѣмъ...

 -- Некому и нечѣмъ пособить мнѣ тутъ!

 И она захлопнула сундукъ тяжелой крышкой, какъ будто хотѣла запереть тамъ все что мучило, сдавливало ея грудь... Казалось -- это стукнула гробовая крыша, подъ которой легли на вѣки вѣчные всѣ золотыя, свѣтлыя надежды Валли.

 -- Ну, ступай теперь, уходи! скомандовала она, обращаясь къ Люккардъ.-- Мнѣ хочется отдохнуть.

 Такимъ тономъ она никогда еще не говорила съ этой женщиной.

 -- О, Господи Іисусе.! Да это никакъ твои четки на полу-то? Разорваны?.. Кораллы-то гдѣ?

 -- Потеряны.

 -- Ахъ, Создатель, вотъ бѣда! Крестикъ да снурочекъ только и остались... Въ этакой день разорвать четки, да тутъ еще слезы въ картахъ вышли -- ну!... Ахъ, Мать, Пресвятая Богородица! Передъ какой это бѣдой стряслось?...

 Старуха, почти выгнанная, вышла изъ комнатки, продолжая вслухъ скорбѣть. Валли сейчасъ же заперла за нею дверь, щелкнувъ задвижкой. Оставшись одна, она кинулась на кровать -- и какъ-то тупо, не мигая, стала смотрѣть на образъ Богоматери и на распятіе, висѣвшіе на стѣнѣ.