Вечер теплый и тихий, порой с моря повеет свежим ветерком, и снова тепло и тихо. В такой вечер хорошо прокатиться на моторной лодке с разноцветными фонариками. Неплохо полакомиться и гранатовым мороженым в саду. А еще лучше пойти в кино. Но в карманах Рамены и Хоселито пусто. Они бредут дальше и выходят на оживленную портовую площадь. Здесь находится знаменитая таверна, прозванная «Кулебра», где собираются иностранные моряки. Это красивое светлозеленое здание с высокой, в виде бочонка, вышкой.
Неожиданно Хоселито крепко сжимает руку Рамены. Он глядит вверх и кому-то одобрительно кивает головой. В тот же миг в толпу летят легкие белые листовки. В них гневные, на двух языках, слова: «Наша родина не продается!»
Возникает шум. Кто-то весело кричит: «Браво!»
— Идем, идем, Рамена, сейчас здесь будет полиция… — говорит Хоселито.
— Хорошо, пойдем, но сначала скажи: кому ты кивал головой? — спрашивает Рамена.
— Тебе показалось…
— Говори!
Хоселито молчит. Он видел на башне ее брата. Подними Рамена голову выше, и она увидела бы Нунеса. Но раз не видела — это хорошо: ведь девчонки болтливые.
А Рамена все продолжает допытываться:
— Хоселито, я должна знать, слышишь?
Хоселито решительно тянет Рамену в сторону и говорит:
— Будешь много знать — вырастут уши, как у мула… Ну ладно, ладно, не злись, я пошутил… Это был один мой знакомый юнга, Перес Ривера, большой храбрец.
— Храбрец? Сбросить с башни бумажки — храбрец? Это могу и я…
— Молчи! Если этого Переса схватят полицейские, его свяжут и будут топтать ногами. Он долго не проживет…
— Что же такое пишется на бумажке?
— Пишется такое, что как огонь жжет всех подлых сеньоров… Этот… Перес ловкий… Он ничего не боится.
— А мой Нунес тихий. Он не храбрец, — с сожалением говорит Рамена. — Он даже боится ехать на корабле в Риачуэллу…
Хоселито, лукаво глядя на подругу, весело и долго смеется, а потом вдруг хмурится:
— Ты снова сказала — Риачуэлла?
— Да, сказала, я туда и поеду!
— Ну, тогда ты не испанка. Ты сеньора гусеница: где листьев больше, туда ползешь. Только твой Антонио — горький лист. Как бы не пожалела!
— А ты глупый! Глупей тебя не найдешь!
Рамена оставляет Хоселито и перебегает на другую сторону улицы.
Она идет одна. Ее глаза полны слез, из-за них она не видит, что и Хоселито перешел на другую сторону и неслышно идет позади. Отчего в последнее время все пристают к ней с Антонио? И Нунес, и Хоселито, и даже девчонки во дворе стали дразнить ее: «Богачка из Риачуэллы». Ну что ж, пускай! Это, наверно, они от зависти. Она все равно поедет в Риачуэллу, к маме.
Серой дымкой затянуто небо, темнеет море, и торопливо, как журавли, отбивающиеся от стаи, пролетают над Барселоной белые облака. Осень. Льют дожди, долгие, проливные. Производство Э. Коллона сократилось наполовину. Нунес — безработный. Работы нет ни в городе, ни в порту. Дожди льют, клубится туман над бухтой, и вечерами, надрывая душу, орет портовая сирена.
Она слышна и в подвале Нунеса. Прислушиваясь к ее тревожному реву, Нунес шагает из угла в угол и глядит на спящую Рамену. Конечно, как и всегда, ей снится мама… А мама — далеко, работает кассиршей у скряги Антонио. Она, наверно, еще моет посуду и убирает помещение, как юнга на паруснике. Она напрасно оставила Барселону. Но мать упряма…
«Нунес, — прощаясь, сказала она, — дядя Антонио старый… Все может случиться…»
Бедная женщина надеется, что скряга Антонио оставит ей наследство. Тогда ее дети будут учиться. Она отдаст долг сеньору домовладельцу и поставит красивый памятник на могиле их отца, грузчика…
«Только напрасно она оставила Барселону», — думает Нунес, и на его худом, темном лице появляются суровые складки. Но потом он вспоминает кроткие, нежные глаза матери, и ему становится жалко ее.
А Рамена спит с разметавшимися волосами. Она тяжело дышит: воздух в подвале сырой, мокрые ноздреватые стены пахнут плесенью. Бедная Рамена, маленькая, крикливая чайка! За весь день она съела тарелку мучной похлебки. А девчонка растет: ей нужны свежие овощи, мясо и молоко…
Поправив сбившееся в ногах Рамены одеяло, Нунес надевает куртку. Надо идти к Маноло. Он живет на парусной набережной, напротив склада, похожего на старинную крепость.
А ночь темна. Безлюдно. Спит ветер. Спит волна. Спит Барселона. Но так только кажется. Вот там, вдали, на портовом спуске, вдруг раздается песня. Это «Эстрелля де либертад»[1]. Ее поют моряки, возвращающиеся на судно.